С помощью своих снадобий и своей мудрости ты сделаешь то, чего не может никто другой. А золото сыплется по твоему приказанию, словно пух с ясеня морозным утром в октябре. Я не ослушаюсь тебя.
— Ну так убирайся и избавь меня от своего мерзкого присутствия.
Разбойник всадил шпоры в коня и ускакал, не говоря больше ни слова.
Тем временем Хобби продолжал свой путь, мучимый теми неясными опасениями и страхом, которые принято называть недобрыми предчувствиями. Он еще не успел въехать на вершину холма, с которого видно было его жилье, как заметил спускавшуюся ему навстречу кормилицу
— человека, в те времена весьма почитаемого в любой шотландской семье, будь то люди высшего или среднего круга. Между корми лицей и ее молочными детьми обычно складывались настолько близкие, родственные отношения, что она навсегда оставалась жить в семье своего молочного сына, помогая по хозяйству и получая при этом всевозможные знаки внимания и уважения со стороны хозяев. Узнав кормилицу Эннепл по красному плащу с черным капюшоном, Хобби не мог удержаться от возгласа удивления.
— Какая напасть занесла старушку так далеко от дома? — спросил он себя. — Обычно она носа никуда не кажет. Может, она решила собрать клюквы или голубики на болоте для свадебных пирогов? Черт побери этого злого урода — его слова не выходят у меня из головы. Любой пустяк кажется мне предвестником беды. И все из-за тебя, дружище Громобой, надо же тебе было задавить эту несчастную козу, будто мало тебе других коз и оленей в наших местах!
Между тем Эннепл, на лице которой застыло немое отчаяние, ковыляя подошла к нему и схватила лошадь под уздцы. В ее взгляде была такая скорбь, что он не нашел в себе мужества спросить, что произошло.
— Ой, сыночек! — воскликнула она. — Остановись, не ходи туда. Это зрелище убьет кого угодно, а уж тебя и подавно.
— Скажи, ради бога, в чем дело? — вымолвил наконец изумленный горец, пытаясь высвободить узду из рук старухи. — Ради всего святого, дай мне проехать и самому узнать, что там случилось.
— Горе мне, что я дожила до этого дня! Твой дом сгорел, от скотного двора остались одни угли, а скот весь угнали. Не ходи туда, сынок. Сердце твое не вынесет того, что мои старые глаза видели сегодня утром.
— Но кто же посмел это сделать? Отпусти узду, Эннепл, где бабушка, сестры? Где Грейс Армстронг?
Боже, слова колдуна все время звучат у меня в ушах!
Он спрыгнул с коня, чтобы избавиться от Эннепл, и, быстро взбежав по холму, увидел перед собой зрелище, которым она его только что пугала. Это было действительно нечто страшное. Дом, который он накануне оставил в спокойном уединении на берегу горного ручья и в котором еще так недавно все говорило об изобилии, представлял собою теперь черное пожарище. От обрушившихся и закопченных стен все еще поднимался дым. Стога сена, амбары, конюшни, полные скота: — все добро зажиточного крестьянина-горца, а добра у Элиота было немало, — было разграблено и растащено за одну ночь.
С минуту он стоял неподвижно и затем воскликнул:
— Я разорен, разорен дотла! Но я не сожалел бы о своем добре, не случись все это за неделю до свадьбы. Однако чего тут распускать нюни, ведь я не ребенок! Найти бы только Грейс, бабушку и сестер.
А потом можно наняться солдатом во Фландрию, как это сделал мой дед и старый Буклю, вставшие под знамена Беллендена. Но главное — не вешать носа, а то, глядя на меня, и все раскиснут!
И Хобби мужественно зашагал вниз по склону холма, с твердой решимостью не поддаваться горю и утешать других, хотя сам больше кого бы то ни было нуждался в утешении. Внизу уже собрались все ближние жители долины, главным образом те, кто носил одинаковую с ним фамилию. Молодежь потрясала оружием и взывала о мести, хотя никто не знал, кому следует мстить.
Соседи постарше старались чем могли облегчить участь пострадавшей семьи. Старушку и сестер Хобби Элиота временно устроили в домике Эннепл, расположенном ниже по течению ручья, на некотором расстоянии от места происшествия. Каждый принес все, что мог, из предметов первой необходимости, так как из сгоревшего дома почти ничего спасти не удалось., — Что ж, мы, друзья, так и будем стоять здесь весь день, да смотреть на обгорелые стены? — воскликнул один высокий юноша. — Этот запах гари —: позор для всех нас! По коням и в погоню! У кого тут поблизости есть собака-ищейка?
— У молодого Эрнсклифа, — ответил кто-то. — Но он и шестеро других уже давно отправились по следу.
— Едем за ним, поднимем всю округу, соберем еще людей, а потом нападем на Камберленд — это прибежище грабителей. Будем и мы грабить, жечь и убивать, и пусть достанется прежде всего тем, кто живет поближе!
— Стойте! Прекратите эту болтовню. Рехнулись вы, что ли? — воскликнул один из стариков. — Сами не знают, что говорят! Вы что, хотите разжечь войну между двумя мирными народами?
— Сами же напели нам в уши о геройстве наших отцов, — возразил юноша, — а теперь хотите, чтобы мы сидели сложа руки, смотрели, как сжигают дома наших друзей, и не пытались отомстить. Небось наши отцы так не поступали!
— Мы не говорим, что не надо мстить за Хоббл, Саймон, но нынче надо считаться и с законами, — отвечал еще один благоразумный старец.
— А кроме того, — добавил другой, — я уверен, что и в живых-то уже нет никого, кто бы знал, как можно законно перейти границу в погоне за грабителями. Никто не знал этого лучше Тэма из Уитгрема, но ведь Тэм умер в голодную зиму.
— Да-а, — отозвался третий, — это он участвовал в большом набеге, когда наши преследовали врага до самого Тэрлуолла. То было на другой год после битвы у Филипхоу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58