Одобрил Ванечку - потому что
мне, миляга, хотел угодить. Ах, Вася.
Кен, он же Кенарь (реже), он же Кенарский Александр Василич, лидер
наш, тоже милый, тоже печальный, но не по природе, а по убеждению. Буд-
дист. Вранье, конечно. Истерически хочет славы, известности - и чтоб ба-
бы, бабы, бабы. Презирает славу и снисходителен к женщинам и девушкам. К
бабам то есть. Они ж, дуры, никак его превосходства не хочут заметить, а
замечают лишь то, что юноша волосы по месяцу не моет. К Ванечке отнесся
философски, то есть не поймешь как.
Злая я, наверно.
Ванечка долго ломался, бледнел и краснел, но согласился попеть свои
песни. Милые и печальные Гусь-Хрустальный и Вася в восторг пришли - Гусь
в восторг буйный, а Вася в восторг нежный. Кен же сказал: вообще-то, ни-
чего. Можно даже попробовать аранжировать, чтобы музыка была приличная.
Для него музыка - это звук. Кто понимает - понимает, кто не понимает
- долго объяснять. Короче, мелодия еще не музыка, а музыка - когда звук.
Ванечка загорелся.
И мы начали работать. Кен любит это слово - работать. Серьезное сло-
во. И название у нашей команды серьезное - "Пятый угол". Глубокое. Фило-
софское. Царство четырех углов, кто весел - тот здоров, отыскал себя,
собой укутал, и хватало всем местов, но средь чужих пиров я искал упорно
пятый угол. И все навалом, но с интервалом - длиною в угол. Слова народ-
ные, то есть мои, музыка народная, то есть Кена. Гимн группы. Визитная
карточка. Ну, как у старого "Наутилуса" "Разлука".
Мы сделали с десяток Ванечкиных песен.
Мы решили показать их народу.
У нас есть своя публика, и милый Вася опасался, что привыкшие к стилю
"Пятого угла" Ванечкиных песен не примут.
Опасался, конечно, и Кен.
Лишь почему-то Гусь уверен был в полной победе. От полного неприятия
Ванечки он пришел к полному обожанию.
Тем не менее мы отыграли почти час, прежде чем решились вывести Ва-
нечку вперед, показывая этим, что начинается как бы второе отделение, -
до этого пел, как обычно, Кен, ну и я две штуки. Ванечка ужасно волно-
вался. Да и звук был так себе. Народ среагировал просто и незатейливо:
начал хлопать в ладошки, вежливо прося кончить эту самодеятельность.
Песня же длинная была, Ванечка держал характер, пел, народ, возмущенный
его непонятливостью, от аплодисментов перешел к ору и стучанию ногами, к
свисту и бросанию на сцену мелких предметов. Ванечка резко ударил по
струнам, подозвал Кена, что-то ему сказал. Кен пожал плечами и махнул
нам рукой, чтоб мы очистили сцену.
Мы отошли за кулисы. Ванечка запел один. Без ансамбля. Самбля. Один,
блин.
У него даже и микрофон был один - и на гитару, и на голос.
Он пел. Он пел стоя, и это ему было трудно, он не привык, он отставил
одну ногу, раскорячился весь как-то нелепо, нагнулся к микрофону, обхва-
тив гитару и коротко ударяя по струнам.
Нет, не было криков восторга. Но и рева возмущенья не было. Народ у
нас хамоватый и часто выпивший, но иногда парадоксально вежливый. Похло-
пали. А кто-то и свистел - то ли одобрял, то ли гнал со сцены. Кто-то
крикнул: "Угол" давай, Кенаря давай!" А кто-то: "Вали дальше давай, на-
валивай давай!"
Ванечка закончил.
Он ушел со сцены, не прощаясь со зрителями, прямо ко мне и сказал:
- Больше со сцены я никогда петь не буду. И завтра еду домой.
В ту ночь мы пили портвейн у Гуся-Хрустального, в его деревянном ок-
раинном домике, где, как он поет в своей песенке (все творцы, блин), нет
ни родителей, ни крыс, ни тараканов, ни жены, замки на двери не нужны -
здесь нет дверей.
Двери-то есть, и комнатушек целых три, в которой побольше - круглый
стол; влипая в клеенку локтями, мы толковали о разном, Хрустальный бес-
тактно кричал, что у "Пятого угла" начинается новый этап, что все наши
безделушки ничего не стоят, милый Вася склонен был согласиться, Кен за-
думчиво пил портвейн, соревнуясь с Ванечкой, который, как я поняла, пос-
тавил себе цель напиться.
Я не мешала: хочется человеку, значит, нужно ему.
Потом он сказал, что муж желает спать со своей женой, схватил меня за
руку и поволок в одну из комнатушек.
- Ты полегче, - сказал Кен.
- Не твое собачье дело, Кенарь, - ответил Ванечка. - Пой свои песен-
ки. Пой их в детском садике. Бездарь.
Кен, высокий, не вставая, урезал Ванечке любимым своим ударом - лок-
тем в подбородок, снизу. Ванечка упал и заснул на полу. Я села рядом у
стены и тоже уснула.
Утром его не было.
Ребята мучились с похмелья. Ни денег, ни вещей, чтоб продать, да и
кому по нынешним временам старье нужно?
Хрустальный кряхтел и вздыхал, потом достал розовый красивый пакетик
и дал Кену:
- Струны. Фирменные. Хотел тебе на день рожденья подарить.
Кен понял. Взяв струны, мы поехали к Филип Филипычу, он же Филя, он
же Хвост - не знаю почему - из группы "Суп Марины". Филя богатый и может
музыкой заниматься в собственное удовольствие, у Фили папа знатный бан-
дит, Филя не дает взаймы, но что-нибудь хорошенькое для звука обязатель-
но купит - и купил, сволочь, струны, стоящие не меньше ста тысяч, за со-
рок, нам хватило на три дня. Мы непьющие. Но время от времени вот так
оттягиваемся. И, в общем, без труда выходим, кроме Хрустального. Тот,
как правило, продолжает еще дня три-четыре. Он уже запойный. Алкоголик
уже в свои двадцать восемь мальчишеских лет. Ему уже лечиться надо. Пом-
решь, дурак, говорю я ему. Это мое сугубо личное дело, отвечает Хрус-
тальный Гусь.
9
и я поеду в Киев я поеду в Тель-Авив
но сойду по дороге чей-то голос уловив
жизнь длинна как лесополоса
к каждой ветке примерзли голоса
Не думал, что так можно ждать писем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17