- С чего ты взяла?
- Я конверт видела. Обратный адрес - Москва, Таньке.
- И письмо читала?
- Не оставляй конверты на виду.
- Мне скрывать нечего.
- Но ты же не говоришь, что к Таньке едешь.
- Это мое дело.
- А я против? Вали на здоровье. А я - домой.
- Слушай, это смешно. Нам идет быть вместе, мы должны быть вместе
сколько Бог даст. К Таньке или не к Таньке, слушай то, что тебе говорят.
Тебе говорят: я вернусь через два дня - к тебе.
- Ты вернешься домой. Я не смогу с твоими родителями оставаться.
- Ерунда.
- А с собой не хочешь меня взять? Я не жадная, я и третьей даже буду,
не привыкать.
- Помолчи.
- Молчу. Ты козел. Я люблю тебя.
Я не знал, что делать. Нюра до моего отъезда была веселой, легкой,
меня это почему-то пугало, я почему-то думал о том, что я уеду, а она -
под поезд. Благо поезда под рукой. Смешно, быть этого не может. А почему
не может? Все может быть. Лучше б она куксилась, как ревнючая жена, луч-
ше б выговаривала, бранилась, ворчала, бухтела, поедом ела...
- Поехали со мной, если хочешь, - сказал я.
- Нет, я домой. Теперь ты приедешь ко мне.
- Конечно. Но - потом. А пока живи у нас. Мы поживем у нас. Ты хо-
чешь?
- Допустим.
- Тогда дождись меня. Через два дня я дома.
- Ладно. Я даже твоим родителям понравлюсь. На спор?
- Я верю.
- Они в меня влюбятся.
10
мое время идет поперек а не вдоль
здравствуй ближняя быль и далекая боль
что это за эхо пугает ворон
ведь я молчал но голос мой со всех шести сторон
Двенадцать часов - у Пушкина.
К ощущению беззаконности, допустим, не привыкать, но раньше было и
ощущение общего заговора, и общего братства. И сестринства. Мы все тут
ждем кого-то. Она Его, он Ее. ( Или - Он Его. Свобода! ) Все равны в
ожидании своем. Он смотрит на других женского пола, чтоб убедиться, что
Она, ожидаемая, будет лучше всех. Она смотрит на других мужского пола,
чтобы убедиться, что Он, ожидаемый, будет лучше всех. И тем не менее нет
соперничества, а все же больше братства и сестринства.
Теперь же, сегодня, дурацкое чувство, что у тебя не так, как у дру-
гих, и ты другая, и все по-другому; тот, кого ты ждешь, неровня тебе,
ну, например, вон сидит специфически московская старушка, белая кость,
что-то даже дворянское в ней проглядывает, и вдруг подходит к ней моло-
дой и изящный. Все глазеют, втайне усмехаясь, а она, бедная, не видит
ничего, вся рада счастью своему: дождалась! Старушке, впрочем, и шести-
десяти даже нет.
Вот и я такая же. Двойная беззаконность, тройная, десятиричная - чу-
жой, далекий, юный, ненужный, подневольный примчался по первому зову. А
вдруг не примчался? Еще нет двенадцати. Примчится. Давно у меня этого не
было. Может, в этом и дело? Может, и возникло-то оттого, что давно не
было? Бытие циклично. Есть болезни: приходят и уходят. Есть хронические.
У меня хроническая болезнь, которую сложно описать, духовная моя внут-
ренность или, ладно уж, скажем, душа, душа у меня - величина векторная,
я помню еще школьную физику, примерная ученица, медалистка - и на фор-
тепьянах! - хотя "душа" и "величина" - слова несовместные, пусть, напле-
вать, итак, душа - величина векторная, и ей надо быть на кого-то или на
что-то направленной. Остро. Стрела Амура - образ жеманный. Недаром, не-
даром - стрела. Только не в меня, а от меня. Обозначение вектора - стре-
ла. Бедный пацан. Он сделает все, что я захочу. Он признается мне в люб-
ви. Он скажет, что лучше женщины не встречал и не встретит. Господи, что
хуже: если приедет он или если не приедет? Лучше б не приезжал, но это
хуже, чем если б все-таки приехал. Но лучше бы все-таки не приезжал. Что
делать, если не приедет? А что делать, если приедет?
Приехал.
Странно было Сергею Иванову видеть, как взрослая умная женщина смуща-
ется, запинается, не знает, о чем говорить, ждет от него чего-то, а он,
как всякий, от которого слишком ждут, ничего не может, молчит, мнется.
Начинает вдруг рассказывать, что не припомнит такой благостной осени,
которая была, а зима вдруг - неожиданно, проснулся - и снег. И не сошел.
Это очень редко. Обычно первый снег не держится, тает, потом слякоть, а
потом уже настоящий снег, а тут как лег, так и остался, а на него новый,
и сейчас весь город в снегу.
- У тебя есть знакомые в Москве? - спросила Таня.
- Нет. Никого.
- Где ты собирался остановиться?
- Я как-то... Да мало ли? Вон у вокзала целый поезд-гостиница стоит.
Места есть, приходи ночуй.
- Ясно. Пацан, я совсем с тобой говорить не могу. Письмами было лег-
че. Давай сядем, я тебе напишу, а ты мне. И все пойдет по маслу. Или
есть другой способ, чтобы легче было говорить.
- Какой?
- Обычный. Пошли.
В метро он решился и дотронулся пальцами до ее щеки - в углу, она
смотрела в стену.
- Что за жесты? - сказала она. - Не забывайся, пацан. Расклад простой
- ты нравишься мне. Влюбилась. И на старуху бывает проруха. Взаимной же
любви нет и не бывает. Следовательно, ты меня не любишь.
- Не понял.
- Повторяю: взаимной любви нет и быть не может. Ее нет. Ее не бывает.
Я никогда не встречала. У меня никогда не было. У моих подруг, например,
тоже. Я тебя, скажем так, люблю. Значит, ты меня не любишь.
- Почему?
- Потому что взаимной любви нет.
- А вот она.
- Где?
- А вот, - сказал Сергей, и обнял Таню, и начал целовать, что в метро
дело обычное и никого не касается, но Тане казалось, что все всё понима-
ют, и она мягко оттолкнула от себя Сергея.
Они пришли в старый дом, они оказались в квартире с высочайшими по-
толками и паркетным полом, но в коридорах и комнатах было тесно, застав-
лено мебелью, они пили чай на кухне с мужем и женой и их отцом, был ли
это отец жены или мужа, Сергей не разобрал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17