– успокоил Змей, и Писатель благодарно улыбнулся ему за поддержку.– Едем к одному человечку! – сказал он. Глава двадцать вторая, в которой друзья едут к одному человечку, с которым Писатель когда-то учился в Литературном институте; человечек этот, по кличке Гений Недоделанный, с самого начала учебы приобрел вид учителя и мэтра, высокомерно поглядывая на остальных: Гений слишком был уверен в их бездарности; прошло время – и из всех тех, кто собирался стать писателями, писателем стал лишь Писатель да еще пара штук выпускников Литинститута, а один так очень успешный, много издающийся, лауреат премий, в том числе зарубежных, лидер новой прозы, по мнению некоторых критиков; но Гений, сам за это время не опубликовав (и, по некоторым источникам, не написав) ни одной строчки, продолжал презирать тщедушные творения и Лауреата, и Писателя (Писателя еще и потому, что волею судеб был его земляк и проживал сейчас в том же городе), нашего Писателя снобизм Гения возмущал и раздражал всегда, при этом ему даже не доказать хотелось что-то, не признания Гения добиться (это было абсолютно невозможно!), ему хотелось его по-человечески уязвить, но не знал, чем; Гений вообще казался неуязвимым, в том числе и в смысле быта, снисходительно проживая то с одной, то с другой молоденькой красоткой из числа почитательниц его таланта (что Писателя тоже возмущало), жил на их деньги, а в последние годы, когда девчонка бедная попалась, существовал на средства от продажи «Гербалайфа»
Гений встретил друзей не здороваясь, без удивления, провел в комнату, не познакомил с подругой своей, которая лежала на диване с книгой – и читать не перестала.Писателю не терпелось.– Здравствуй, Гений Недоделанный! – сказал он.– Привет, – сказал Гений.– Я пришел к тебе по делу.– Неужели?– Вот деньги, две тысячи долларов! Я хочу дать тебе их.(Вышколенная подруга Гения даже ухом не повела, как лежала, так и лежала. И зевнула даже.)– За что?– Мы проводим некий эксперимент, – торопился Писатель.– Это хорошо. «Кюммелю» хочешь?– Нет.– Дело твое.Гений налил себе из изящного графинчика в темный стакан какого-то напитка и со вкусом стал пригублять.(– «Кюммель» – это что? – спросил Змей тихо Парфена. Тот толкнул его локтем. Он сам не знал.)– Продолжай, продолжай, – поощрил и разрешил Гений.– Я даю тебе деньги. А ты пишешь расписку. Что ты продаешь свою душу черту за эти деньги. Согласен?– Занятный эксперимент. Что ж, я готов.Гений сел за стол и на чистом листе бумаги написал требуемую расписку.Писатель схватил ее.– Ты не написал сумму! Две тысячи долларов! Прописью!– Извини.Гений дописал.Потом взял из рук Писателя пачку банкнот и стал аккуратно рвать ее своими артистическими пальцами.Подруга все так же читала.– Видишь ли, друг мой, – сказал Гений офонаревшему Писателю, бросив обрывки на пол, – твой эксперимент глуп и пошл, как все, что ты делаешь.– Ты не читал ни одной моей строки!– Это и не обязательно. У тебя на лице все написано. И черновики, и чистовики. Ты бездарен.– А ты гений?– А я гений, – спокойно сказал Гений. – Потому что я в душе своей давно уничтожил все категории, все те системы координат, на которых базируется человеческое сознание. Ты говоришь: продать душу. А что такое – продать? И что такое душа? Ты говоришь: черт. А что это такое? Ты говоришь: расписка. А что это? Ты говоришь: деньги. Не понимаю!– А жрешь на какие шиши? – неприязненно спросил Змей. Ему казалось, что он знает таких людей. Есть в их среде человек по кличке Трехголовый (хвастал, что у него три высших образования), тот тоже орет все время, что презирает материальное как факт и как философию, но, между прочим, где выпить на халяву, он чует своим носом и фактически, и философски. Едва соберутся мужики и бутылки не откроют еще, глядь – его тощая трехголовая фигура уже маячит поблизости.– Живу на какие шиши? – иронически спросил Гений. – На деньги, конечно! Но дело не в предмете, а в отношении к нему! В моем сознании все становится артефактом! Думаете, я такой дурак, что не понимаю, что на эти две тысячи можно было бы купить много хорошего? Прекрасно понимаю! Но это – не артефакт! А вот порвать их – артефакт! Для меня лично это принесло гораздо больше морального удовлетворения и даже физического, поскольку я ощутил нечто вроде интеллектуального оргазма! А эти артефакты, в свою очередь, преобразуются в стройную систему моего романа «Бездонный колодец»!– Ты пишешь роман? – спросил Писатель – и даже с уважением: он никак не может избавиться от привычки трепетно относиться к попыткам других людей творчески выразиться.– Писать? Но разве ты не знаешь, что всякое Слово уничтожает Пра-Слово? Разве ты не знаешь, что пишешь не по чистому листу: нет чистых листов, на каждом уже что-то написано! Замарывая своими закорючками это написанное, ты, может, уничтожаешь великое! А?Писатель вдруг почувствовал, что Гений в чем-то прав. И ему глупой показалась эта квазидемонская затея с распиской о продаже души черту.Почувствовав себя победителем, Гений решил упрочить победу.– Или вот, – указал он на девушку. – Я, как вы это называете, люблю ее. Хотя – по-другому. К примеру, я пью кофе, так? Я же не говорю: «мой кофе»! А если и говорю, то это так, речевой оборот. Кофе – для всех и всем. У меня есть – почему не угостить? Точно так же дико говорить: моя женщина! Точно так же естественно угостить ею других. Многие, кстати, так называемые первобытные народы поступают мудро и инстинктивно подобным образом. Обнажись, котик, – сказал он подруге.Та обнажилась, что стоило ей небольшого труда, ибо на ней было всего две-три вещи, и лежала гибкая, гладкая, стройная, спокойно глядя в потолок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53