Некоторые мальчики тратили деньги, что давали им родители на завтрак, на сигареты. А курить в этой школе, одной из лучшей в городе (ибо — в центре), начинали раньше, чем в других: мальчишки были свободолюбивые и прогрессивные. При этом смолить «Приму» или какой-нибудь «Беломор» считалось позорно (слово «западло» еще не вошло в широкий обиход), экономили и покупали болгарские сигареты: «Аида», «Варна». Если кто-то добывал что-то необычное — «Золотое руно», например, положено было угощать других.
А дед Олег Егорович как раз принес однажды домой несколько пачек этого «Золотого руна», хотя сам курил «Беломор»: у грузчика руки всегда грязные, поэтому удобно браться за бумажный мундштук, а не пачкать сигарету. Эти шесть пачек так и лежали в комоде, и Валько однажды взял одну.
На большой перемене он пошел со всеми за гараж, предназначенный для школьных машин, но машин не было, а хранилось громоздкое имущество, да еще однажды привезли картошку, ссыпали, учителя, переодевшись в домашнее, в чем странно было их видеть, пришли и стали складывать ее в мешки и уносить по домам — и за этим занятием, несвойственным им, тоже странно было наблюдать.
Курили в их возрасте лишь трое или четверо, остальные стояли просто так.
Валько достал сигареты, сказал как можно естественнее:
— Кто хочет?
Послышались возгласы одобрения, взяли все, в том числе и некурящие.
Косырев взял две штуки и хлопнул Валько по плечу (Валько тут же стал счастлив):
— Молодец. А сам?
— Не курю, — сознался Валько.
— Почему?
— Не хочу.
— Ты просто не пробовал. Ты попробуй.
Валько понял, что это испытание. Другим можно отказаться, ему — нельзя.
И он попробовал. Сразу же задохнулся, закашлялся. Косырев сказал:
— Ну, и нечего баловаться тогда.
И взял у Валько пачку.
И это тоже было испытание.
Валько не огорчился из-за сигарет, ему даже приятно было пригодиться Косыреву хотя бы сигаретами, но он понимал, что по кодексу мальчишеской чести не имеет права отдавать просто так.
— Еще чего, — сказал Валько и потянулся за сигаретами.
Косырев ударил его по руке.
— Не лезь, не твое! Грабят прямо среди бела дня, охамели совсем! — удивился он, и все засмеялись. У Косырева была репутация юморного, хоть и туповатого, пацана.
— Отдай, я сказал! — насупился Валько.
— Ты сказал, а я не слышал! — ответил Косырев.
Валько очень хотелось уйти. Но нельзя было.
И он толкнул Косырева.
— Отдай!
Косырев отреагировал мгновенно — и не мальчишески, а вполне по-взрослому, умело: одной рукой дал под дых, а другой по лицу. Валько упал.
Он ждал, что после этого случая его запрезирают. Хотя, как знать, может, напротив, начнут уважать.
Ни то, ни другое: уже в тот же день все забыли. В школьной детской жизни все меняется вообще быстро.
А Валько, взяв у деда Олега Егоровича еще одну пачку, стал учиться курить. После школы, за сараями. Сначала кружилась голова и тошнило. Потом ничего.
И вот, в очередной раз выйдя со всеми на большую перемену, он угостил всех оставшимися сигаретами и закурил сам. Ждал — хотя бы удивления. Но в это время кто-то что-то рассказывал, поэтому не обратили внимания. Наши личные подвиги другим незаметны.
А дед Олег Егорович обнаружил пропажу.
Валько вернулся: в доме стоял крик (бабка и дед вообще общались очень шумно).
— Да ему-то зачем? — кричала бабка. — Сам водишь кого попало выпивать, вот и взяли!
— Мои друзья без спроса не возьмут! Ты стащил? — спросил дед Олег Егорович вошедшего Валько. (Кстати, он умудрялся не называть его имени.)
Валько врать не умел. И опустил голову.
— Зачем? — спросил дед Олег Егорович. — В школу оттащил и продал кому-нибудь?
— Нет.
— А зачем? Сам курил?
— Ты совсем очумел, старый! — закричала бабка. — Ему лет-то сколько — курить уже!
— Молчи! Ну? Курил?
— Да, — сказал Валько.
— Ну, так бы и сказал, — с неожиданной легкостью принял его признание дед Олег Егорович. — Курить, конечно, вредно. И лучше не надо. Но если захочешь — спроси, таскать не надо. Понял?
— Понял.
— О, чему ребенка учит! — удивилась бабка.
— Да я больше и не буду. Я не хочу, — сказал Валько.
Видимо, деду Олегу Егоровичу то, что Валько курит, показалось признаком его нормальности и мужественности. Возможно, он, как и Маша, стал надеяться, что все еще выправится, наладится...
5.
Была медкомиссия. За отсутствием специальных кабинетов, осматривали в актовом зале: поставили несколько столов, накрыли белым, надо было ходить по очереди от врача к врачу. Один осматривал глаза, другой зубы, третий слушал грудь, четвертый просил спустить трусы.
Валько хотел незаметно уйти из школы, но не получилось. В вестибюле нянечка терла полы, крикнула;
— Куда?! Стой, пока домою!
Валько не смог стоять. Сейчас могут выйти директор или кто-то из учителей. Обратят внимание. Заподозрят.
Он вернулся — готовый ко всему.
Осмотрели глаза, зубы. Попросили спустить трусы. Валько приспустил до паха.
— Да ниже! Еще нет ничего, а уже стесняются! — сказала врачиха.
Валько спустил ниже. Врачиха мельком глянула и хотела уже что-то записать, но метнулась взглядом обратно.
— Это что такое?
И полезла холодными руками.
Валько закрыл глаза.
— Валерий Леонидович! — послышался голос женщины.
Врачи что-то тихо говорили. Потом громче. Еще громче — ему.
— А? — Валько открыл глаза.
— Иди, иди.
— Спасибо...
Бабку с дедом вызвали в школу.
Они были там долго и вернулись с руганью.
— Надо было вежливо, а не орать! — упрекала бабка Олега Егоровича.
— А я невежливо? Я нормально! Не ихое сучье дело! У нас советская школа! Я им крокодила приведу — будут учить! Им за это деньги плотют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10