На следующую ночь он также не пришел к приманке, и сафари на время застопорилось. Шон и его команда упорно, хотя и бесплодно, пытались найти льва. От скаутов, которых Шон послал следить за переправляющимися слонами на реке Чивеве — северной границе концессии Шона, — пока никаких известий не поступало. Рикардо Монтерро в свою очередь не был заинтересован в охоте на более мелкую дичь, такую, как, например, черная лошадиная антилопа куду или антилопа канна. А ведь охота на них сама по себе могла бы составить целое сафари.На берегах сухого русла постоянно оставались только львицы со своими львятами.— Прямо какой-то пятизвездочный отель Кортни, — жаловался Шон. — Каждый день самые изысканные блюда.Прайд так привык к их присутствию, что львицы при их появлении удалялись в заросли всего на каких-нибудь сто или около того ярдов, отпустив пару-тройку положенных рыков и с интересом наблюдая, как на дерево подвешивается свежая туша. Они едва скрывали свое нетерпение, дожидаясь, когда же уедет «тойота», и не дожидаясь, когда она полностью скроется из виду, прямиком бросались к дереву, чтобы обследовать последнее подношение.Однако Фридрих Великий так и не появлялся. Они не могли обнаружить огромных характерных отпечатков его лап ни возле приманки, ни на тропинках, которые Шон обследовал каждый день в радиусе сорока миль вокруг лагеря.— С чего бы ему вот так взять и исчезнуть? — недоумевал Рикардо.С того, что он — кот, а кто же знает, что думает кот? * * * После того краткого, но страстного эпизода в скрадке отношения между Шоном и Клодией как-то неуловимо изменились. Их перепалки стали куда горячее и жестче, внешние проявления взаимной неприязни гораздо заметнее, а их попытки доставить друг другу как можно больше неприятностей — гораздо более изобретательными.Когда она называла его расистом, он с улыбкой парировал:— У вас в Америке просто шарахаются от этого слова, поскольку оно считается самым тяжелым оскорблением, которое может положить конец политической карьере, погубить бизнес или сделать человека изгоем общества. Вы все ужасно боитесь его, а черные знают это и вовсю эксплуатируют вашу слабость. Даже самый крутой бизнесмен или политик, если вы его так назовете, тут же, как щенок, задерет лапки кверху и жалобно заскулит. — Снова радостная улыбка. — Но здесь у нас не Америка, крошка, и мы этого слова не боимся. Здесь расизм означает то же, что и племенной строй, и все мы тут его воинствующие сторонники, в особенности черные. Если хотите испытать на себе, что такое истинный племенной строй или расизм, советую хоть немного пожить в одном из недавно освободившихся африканских государств. Там, если назвать любого средней руки черного политика расистом, он воспримет это как комплимент — все равно что вы назвали бы его патриотом.Ее уязвленные возражения всегда были для него достойной наградой за труды, поэтому он постоянно искал, как бы еще ее достать.— А вы знаете, что я — южноафриканец? — как-то спросил он. Клодия явно была удивлена.— А я всегда считала, что вы англичанин.Он отрицательно покачал головой и расплылся в одной из приводящих ее в ярость издевательских улыбок.— И вы небось поддерживаете санкции вашего правительства против моей страны?— Разумеется, как и все порядочные люди.— Пусть даже их прямым следствием является голод для миллиона черных? — И, не дожидаясь ее ответа, продолжал: — А убытки американской экономики от сокращения инвестиций из моей страны? Вы и за это тоже?— В свое время, учась в университете, я участвовала в демонстрациях в поддержку санкций, — гордо отозвалась она. — Не пропустила ни одной демонстрации, ни одной акции протеста.— Значит, согласно вашему плану, чтобы обратить страну в вашу веру, нужно отозвать всех миссионеров и сжечь собор. Неплохо, неплохо.— Вы все переворачиваете с ног на голову.— Нам следует благодарить вас за успех ваших усилий? Вы заставили собственных граждан продать нам обратно все их акции наших предприятий по пять центов за доллар. За одну ночь вы создали в Южной Африке двести мультимиллионеров, и все они были белыми. Так что примите наши искренние поздравления, крошка.Но даже ожесточенно споря, они остро чувствовали присутствие друг друга, и их мимолетный физический контакт лежал между ними подобно ядовитой змее, столь же опасный, но и столь же интригующий.К этому времени у Клодии не было мужчин уже почти два года — с тех самых пор, как она рассталась с врачом, с которым и жила-то совсем недолго — до тех пор, пока его требования стать его женой не стали невыносимыми. Воздержание претило ее страстной латиноамериканской натуре, но она была чрезвычайно разборчива. Однажды она проснулась среди ночи и поймала себя на том, что прислушивается к голосу Шона, разговаривающего у костра с отцом: мягкий рокот мужского голоса, тихий ровно настолько, чтобы она не могла разобрать слов. В какой-то момент ей показалось, что она услышала свое имя. Тогда она села и стала напрягать слух, раздосадованная тем, что не может расслышать, что именно про нее говорят.Потом, когда он наконец пожелал Рикардо спокойной ночи и отправился к себе, путь его лежал мимо ее палатки. Она лежала в постели, напряженно прислушиваясь к его шагам, следя сквозь брезент палатки за лучом его фонарика и готовясь дать ему самый что ни есть ледяной отпор в самых оскорбительных выражениях, а потом, когда он, не задерживаясь, миновал ее палатку, вдруг испытала легчайший укол разочарования.На девятое утро сафари, когда они снова отправились на машине проверить приманку на речном берегу, молодая львица, глаза которой уже окончательно очистились, вдруг почему-то снова стала необычайно агрессивной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31