свет, падая сбоку, блестел на ее гладкой загорелой коже. Я испугался, что у меня разорвется сердце.
Она ласково посмотрела на меня большими глазами.
— Сыграем? — сказала она.
Если я сумею выдержать первую бурную непоследовательную атаку, то смогу разыграть свою комбинацию и обставлю Салли за счет долгой аккуратной игры. Она называет это ползучей смертью
Наконец она с несколько преувеличенным вздохом положила набок своего короля, встала и начала беспокойно расхаживать по комнате, чуть сутулясь под ярким пончо. Я прихлебывал кофе и с тайным удовольствием следил за ней. Вдруг она повернулась и посмотрела на меня, расставив длинные ноги и уперев кулаки в бедра. Ее локти приподняли пончо изнутри.
— Ненавижу этого ублюдка, — сказала она высоким сдавленным голосом. — Высокомерный богочеловек. Я сразу узнала этот тип, как только увидела. Зачем, во имя всего святого, ему лететь с нами? Если мы сделаем крупное открытие, угадай, кому достанется слава!
Я сразу понял, что речь о Лорене, и меня ошеломила едкая злая горечь тона Салли. Позже я это вспомню и пойму причину. Но в тот миг я сначала изумился, потом рассердился.
— О чем это ты?
— Лицо, походка, толпа поклонников, снисходительный вид, с каким он раздает свои милости, огромное тщеславие…
— Салли!
— Привычная, бездумная, грубая самонадеянность…
— Прекрати, Салли! — Я вскочил на ноги.
— Ты видел этих бедняг вокруг? Они тряслись от страха.
— Салли, не смей так говорить о нем, не при мне!
— А себя видел? Самый добрый, самый мягкий, самый приличный человек из всех моих знакомых. Самый могучий ум, с каким мне посчастливилось работать. Видел бы ты, как подпрыгиваешь и машешь хвостом… Боже! Ты перевернулся на спину у его ног, подставил брюхо: «почеши, хозяин…» — Салли была на грани истерики: дрожала, побледнев, слезы струились по лицу. — Ненавижу тебя — и его! Ненавижу вас обоих! Он унизил тебя, выставил мелким прихвостнем и…
Я не сумел ничего ответить — так и стоял, онемевший и ошеломленный. Ее настроение вдруг изменилось. Она зажала рот ладонями. Мы смотрели друг на друга.
— Я сошла с ума, — прошептала она. — Зачем я все это говорю? Бен, о Бен! Прости. Прости, пожалуйста.
Она подошла, склонилась надо мной, обняла и крепко прижала к себе. Я стоял как истукан, холодея от страха в предчувствии того, что должно было последовать. Да, я страстно мечтал об этом, но все случилось так неожиданно, я так внезапно оказался в неизведанных краях, откуда нет возврата… Салли подняла голову, по-прежнему не выпуская меня из объятий, и посмотрела мне в лицо.
— Прости, пожалуйста.
Я поцеловал ее. Ее губы были теплыми и солеными от слез. Они открылись навстречу моим, и мой страх исчез.
— Люби меня, Бен, пожалуйста. — Чутье подсказало Салли, что меня нужно вести. Она увлекла меня к кровати.
— Свет, — прошептал я хрипло, — выключи свет.
— Если хочешь.
— Пожалуйста, Салли.
— Хорошо, — сказала она. — Я знаю, дорогой. — И выключила свет.
Во тьме она дважды вскрикивала:
— О господи, Бен, ты такой сильный. Ты меня убиваешь. Твои руки… твои руки…
Немного погодя она закричала — у нее вырвался стон, который слился с моим хрипом. Потом осталось только наше неровное дыхание в темноте.
Мой мозг словно освободился от тела и плыл в теплом мраке. Впервые в жизни я чувствовал себя совершенно спокойным, удовлетворенным и в полной безопасности.
С этой женщиной многое будет впервые. Когда Салли наконец заговорила, ее голос вызвал у меня легкое потрясение.
— Ты споешь для меня, Бен? — Она включила лампу на столике возле кровати. Мы заморгали, как совы на свету. Лицо Салли раскраснелось, волосы спутались.
— Да, — сказал я, — мне хочется петь.
Пройдя в другую комнату, я взял со шкафа гитару, а когда возвращался, взгляд мой упал на большое, в рост человека, зеркало. Я внимательно пригляделся: передо мной стоял незнакомец. Жесткие черные волосы обрамляли прямоугольное лицо с темными глазами и по-девичьи длинными ресницами; тяжелый подбородок, бледный низкий лоб. Незнакомец улыбнулся мне — наполовину застенчиво, наполовину гордо.
Я смотрел на это сплющенное изуродованное тело, из-за которого так страдал в детстве. Ноги и руки чрезмерно развиты — толстые, бугрящиеся узлами мышц конечности великана. Я невольно взглянул на гири в углу комнаты, потом снова в зеркало. Я был бы само совершенство, если бы не короткий, горбатый, жабий торс, поросший курчавыми черными волосами. Я впервые в жизни смотрел на это необыкновенное тело без ненависти.
Я вернулся туда, где на мягком покрывале из обезьяньих шкур лежала Салли, забрался на кровать и сел рядом с ней с гитарой в руках, скрестив ноги.
— Сыграй что-нибудь печальное, Бен, — прошептала она.
— Но я счастлив, Сал.
— Спой печальную песню, одну из своих, — настаивала она и при первых же звуках закрыла глаза. Я был ей благодарен, ведь у меня никогда не было возможности восхищаться женским телом. Наклонившись вперед, касаясь пальцами певучих струн, я ласкал глазами ее длинное стройное тело, его бледные закругления и тайные тени. Тело, подарившее мне утешение, — как я его любил! Я запел:

В одинокой пустыне моей души
Ночи такие долгие,
И нет других путников.
Над одинокими пучинами моего разума
Гуляют бури…

Меж ее сомкнутых век заблестела слеза: в моем голосе есть волшебство, способное вызывать грусть и смех. Я пел, пока у меня не пересохло в горле и не заныли пальцы, которыми я перебирал струны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27