- Сынок, ты у нас в городе афлом фаейрдекер йот (идиома,
переводящаяся приблизительно так: парень прошел огонь, воду и медные
трубы. - Ц.С.). У тебя в каждом вонючем дворе и в каждом важном
мисраде (учреждении. - Ц.С.) знакомые. В вашем отеле останавливаются
большие тузы из Тель-Авива. Так неужели ты не в силах выхлопотать для
твоего отца работу, он уже третий год ходит на биржу труда как на
службу.
- Мама, мое общественное положение заставляет меня быть
объективным - может быть, на будущий год меня будут выбирать в
городской муниципалитет. И я не имею права забывать, что ты и отец
даже не ашкеназийцы. И если без хитростей, то еще не настоящие ватики
(старожилы. - Ц.С.), значит, не имеете права на первую очередь при
получении работы и всего остального. Я - другое дело...
- Но кто тебя родил? Я и отец!
- Но где родили? Уже здесь, в Израиле. Значит, я сабра. И не
думайте равнять меня с собой. Если отпустить вожжи, то на равных со
мной завтра заговорят йеменские евреи, а послезавтра, не дай бог,
эфиопские. Можешь считать, что мне повезло, но в Эрец Исроэль я, слава
богу, имею больше прав, чем ты с отцом. Терпите. Всегда после долгой
беды приходит, наконец, удача.
Итак, сын - более ценный, более чистый еврей, нежели его
родители. И это придает ему больше самоуверенности, заставляет считать
себя привилегированным гражданином страны, порождает в нем
безнравственное чувство этакой принципиальной снисходительности к
родной матери, к родному отцу, приехавшим на "вторую родину" двадцать
шесть лет тому назад.
Ента Кипершлак рассказала мне не об исключительном случае из
повседневной жизни Израиля.
В Западном Берлине бежавший из Израиля бывший одессит, явно
рассчитывая на мое понимание, доверительно поделился со мной таким
откровением:
- Конечно, в общем и целом ко мне относились в Израиле лучше, чем
к какому-нибудь задрипанному еврею откуда-то из кавказских гор. -
Собеседник посмотрел на меня ясным, незамутненным взором, как бы
стремясь внушить мне, что хотя сионисты причинили ему много горя, но
напраслины на них он возводить не собирается. И тут же, явно добиваясь
во мне сочувствия, темпераментно воскликнул: - Конечно, на каких-то
несколько грошей это приносило мне моральное удовлетворение! Но сабры
все равно глядели на меня свысока! Я для них "агурнышт мыт аништ" (в
переводе - "ничто и ничего". - Ц.С.), - и, шумно вздохнув, бывший
одессит заглянул мне в глаза с кротостью человека, для которого нет
ничего дороже правды-матки: - И я-таки их понимаю. Они родились в
Палестине, когда там главными были арабы, сумели взять верх над
арабами, а я привез туда свою семью, когда Израиль уже с головы до пят
вооружен лучше многих известных государств. В этой маленькой стране
все лучшие куски уже разобраны, а если вдруг появляются новые смачные
куски, их, конечно, отдают настоящим евреям.
"Настоящим".
Подумать только, как расиствующий сионизм сумел за каких-нибудь
одиннадцать месяцев отравить сознание человека, учившегося и
работавшего в социалистической стране: громогласно возмущаясь
терзавшими его в Израиле сионистскими порядками, он все-таки сам
признает себя не настоящим, второсортным евреем по сравнению с евреем,
участвовавшим в колонизации Палестины.
Я часто задумываюсь над откровениями бывшего одессита,
заплатившего за полулегальный приют в Западном Берлине
пресмыкательством своей семьи перед заправилами тамошних сионистов. И
хотя мой собеседник долго и настойчиво боролся за разрешение вернуться
с семьей в Советский Союз, хотя точно подметил и горячо осуждает
гнетущую атмосферу и политическую бесперспективность введенного
сионистскими правителями страны режима, мне - не буду кривить
душой - думается: расистский яд настолько глубоко проник (возможно,
помимо его воли) в сознание, что вряд ли этот бывший советский
гражданин сумеет стать им снова.
Наконец, рассказ бывшей гражданки Советской Литвы Риты Фаерман,
записанный мною в Вене:
- Наша семья в Хайфе подружилась с семьей, приехавшей туда из
Польши раньше нас лет на шесть-семь. У меня особенно теплые отношения
завязались с женой главы семьи Ядзей, полькой по национальности. Чтобы
не бросаться в глаза своей "чужеродностью", она просила называть ее в
магазинах и на рынке Идой. Но все равно ее мужу Иосифу, мастеру по
ремонту швейных и вязальных машин, доставалось немало неприятностей
из-за того, что мать его сына не еврейка.
- Счастье для Ядзи и Иосифа, - оживилась Рита Фаерман, - что
среди их соседей нет выходцев из Африки. Африканские евреи так прибиты
и унижены, что рады выместить свои беды на белых нарушителях канонов
иудаизма. Они по любому поводу повторяют: "Среди нас вы не найдете
никого, кто бы взял в жены иноверку или вышла замуж за иноверца!" И
семья Иосифа и Ядзи - это для африканских евреев козырь, который они,
будьте уверены, не упустят. Стоит им узнать про такую смешанную семью,
как они поднимают крик: "Вот кого надо гнать со всех работ, вот кому
не надо давать жилья!" - Моя собеседница замолкла, вздохнула и, словно
оправдываясь передо мной, тихо добавила: - Их-таки можно понять... Им
самим еще тяжелее...
- Да, нелегко Ядзе и Иосифу, - продолжала Рита Фаерман, - Если бы
не большие долги, они бы давно бежали из Израиля... Ох, боюсь, как бы
не распалась их семья. Иосиф, правда, человек сдержанный и деликатный,
но часто и его доводили всякими укорами и попреками до того, что свое
скверное настроение он вымещал на Ядзе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214