Израильское радио присвоило
Вертлибу титул "руководителя еврейской общины", ибо он стоял во главе
нескольких сионистски настроенных евреев, желавших выехать в Израиль.
Эта возглавляемая им группа, как признал Вертлиб, "занималась
распространением литературы, убеждающей евреев, что их место в
Израиле".
Вертлиба, естественно, встретили в Израиле подчеркнуто радушно: в
числе нескольких избранников он был на продолжительном приеме у самой
Голды Меир и нескольких министров. Его направляли в Париж и Рим для
публичных выступлений "в защиту советских евреев". В отличие от
большинства его попутчиков, Вертлибу сразу же дали сравнительно
приличную квартиру, а также работу ему и жене.
Но вскоре Вертлиб убедился, как далека печальная израильская
действительность от пленявших его ранее сионистских идеалов. В нем
созрело решение покинуть "землю обетованную". Он ушел с работы.
Однако, прекрасно понимая, что нельзя открыто признаться в желании
вернуться в Советский Союз, вынужден был прибегнуть, как он
выражается, к камуфляжу: исподволь завел разговоры о поездке якобы к
родственникам в Западную Европу.
И вот весной 1972 года, бросив все привезенное из Ленинграда
имущество, Вертлиб с женой и пятилетним ребенком бежал из страны, о
которой, по собственному признанию, мечтал целых двадцать лет.
Почему?
Многостраничная исповедь Вертлиба дает ответ далеко не
однозначный.
"Материально мы не нуждались", - сразу же признает он
исключительное положение, созданное ему израильскими сионистами. Да,
весьма исключительное! Ведь по точным цифровым расчетам самого
Вертлиба, на средний для израильтянина заработок никак невозможно
свести концы с концами семье хотя бы с одним ребенком. Особенно, когда
глава семьи не комбинирует, не прибегает к обману, не живет на "чэдэ",
то есть на чужие деньги.
Итак, если на некоторых беженцев, обреченных израильским строем
на полунищенское существование, мог в какой-то степени повлиять
материальный фактор, то решение Вертлиба было продиктовано совершенно
иными причинами. Какими?
"Израиль - государство, где давно забыты какие-либо идеалы дружбы
и нормальных отношений между людьми. Да, собственно, какие могут быть
отношения между работодателем, который имеет завод, виллу и 3-4
машины, и евреем из Марокко или Ирака, который имеет крохотную
квартирку (а часто не имеет и таковой) и живет с пятью-шестью детьми в
убогом квартале для "черных"? Какие, собственно, могут быть отношения
между бюрократом в каком-нибудь учреждении, основная мечта которого
досидеть до пенсии и который знает, что уволить его практически
невозможно, - с одной стороны, и "новым оле" из Советского Союза,
который десятки раз ходит на прием, получая один и тот же ответ:
"Савланут" (терпение) и "ихье тов" (будет хорошо)?"
Вертлиб приводит типичный разговор между чиновником учреждения,
обязанного заботиться о новоприбывших, и бывшим советским гражданином:
- Работы нет и не предвидится. Но будет хорошо.
- Как же хорошо, если бюро труда не дает работы?
- Нужна протекция - и будет хорошо.
- У меня и квартиры нет.
- Терпение. А почему ты хочешь жить в Хайфе? Поселись в Димоне.
- Но в Димоне нет работы для инженера.
- Зато там можно выцарапать жилье.
- На черта мне жилье, если там никогда не будет работы для
инженера?
- А разве обязательно работать инженером? Вот все вы приезжаете и
требуете, требуете, подавай вам и работу и квартиру.
И в конце исповеди горькое признание:
"Тяжело человеку в 40 лет осознать, что вся его жизнь была
бесплодна и посвящена ложным идеалам. Но еще более страшной, на мой
взгляд, должна быть жизнь у тех, кто так же, как и я, полностью
разочаровался в израильской действительности, но не находит в себе сил
и мужества открыто рассказать другим евреям обо всем, что происходит".
Земляк и единомышленник Вертлиба - радиотехник Бенцион
Григорьевич Товбин также был принят в Израиле с распростертыми
объятиями. Там знали, что он тоже любыми способами осуществлял свое
давнишнее стремление навсегда поселиться в этом государстве. В отличие
от преобладающего числа бывших советских граждан, Товбин, имеющий
реноме проверенного сиониста, без всяких проволочек получил работу,
связанную с частым пребыванием в иностранных портах. А сейчас, покинув
Израиль, он с горечью говорит:
- Не преувеличу, если скажу, что в Израиле мы подчас ощущали себя
явно бывшими людьми.
Кстати, поражает уверенность, вернее, самоуверенность, с какой
испрашивают разрешение вернуться в СССР многие из беженцев. Взрослые
люди, умудренные немалым житейским опытом, они наивно полагают, что
стоит им только попросить, как перед ними тотчас же поднимется
пограничный шлагбаум.
"Да, отказался, мол, от советского паспорта, но я же хочу
назад!.. Да, оформил, мол, развод с женой, которая не пожелала уехать
в Израиль, но я же готов возвратиться к ней!.. Да, оставил детей, но я
же согласен снова стать их отцом!"
И летят в города и веси Советского Союза письма такого примерно
содержания:
"Дорогая жена! Теперь я понял, что любил и люблю тебя одну..."
"Дорогие дети! Я понял, что без вас жить не могу..."
А один молодой человек даже консультировался со мной, как с
литератором, достаточно ли слезно и проникновенно изложено его
покаянное письмо в Латвию к бывшему тестю, которого он несколько лет
поносил и оскорблял за неверие в израильский рай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214