В общем ясно, последние
едва ли не полтора месяца пришлось легкомысленному Коле-
Николаю отдуваться практически в одиночку.
А посему ему же и выпало удовольствие косой
ухмылкой, невнятным звуком носовым приветствовать
февральским утром буквально из леса, из небытия явившуюся
снегурочку-Валеру в овечьем черном зипуне, особенности
грубого мужского кроя коего, еще недели две, три пожалуй,
позволяли не утруждать себя поисками связи между дурным
настроением гостьи и невероятным исчезновеньем изгиба
деликатного, ложбинки нежной, талии, решившей, да,
определенно путем кратчайшим стать от плеча к бедру.
Но, честно говоря, и тогда, когда ужасающая
неосмотрительность, непростительная и необъяснимая
беспечность задорной лаборантки стали очевидны, огромное
сердце потомка не то Пересвета, не то Беовульфа
экстрасистолой, судорогой желудочков, волнением клапана
метрального богатырское тело сил и жизнелюбия не лишило.
Напротив даже, беззаботной алой кровью играло, согревало,
веселило организм, апрельским свежим днем, когда в высоких
жарких псовых унтах стоял егерь Николай на крыльце
районного роддома и думал, щурясь несерьезно в лучах
весеннего, пасхального светила:
"Была одна, а стало две".
(Господи, может быть, и впрямь врут богомазы, не
пупсиками в розовых ямочках ангелам быть полагается, а за
спиною мадонны им следует маячить, громоздиться
десятипудовыми тушами надежного, добродушного, бычьего
мяса? )
- Была одна, а стало две.
Увы, мадонна томская, Валера Караваева, как
выяснилась вскоре, иные действия арифметические в уме
произвела и результат у нее получился отличный несколько от
очевидного.
Хотя, возможно, и действий-то никаких и не было,
так, импульс, порыв, очередной соблазн бесовский. Скорее
всего, короче, после посещения базара и коопторга у вокзала с
водонапорной башней (а, может быть и водокачкой
пристанционной, как буфет, сортир и мост ажурный,
клепаный, прекрасный, словно аэроплан Авиахима) попросила
молодая мать молодого отца остановить телегу, спрыгнула на
снег изъезженный и, не забыв стряхнуть желтые стебли
прошлогодней травы, мимо грязного и несимпатичного
уличного строения без окон и дырами зловонными вместо
дверей пошла, направилась в само купеческих времен здание.
Внутри, в помещении повела она себя странно и нелогично.
Вначале как-будто бы озиралась, как-будто бы искала
табличку, букву нужную, не нашла, вышла (зачем?) на
черную, ледком подернутую платформу, сделала шаг, другой,
и вдруг, решительно вложив ладони-лодочки в чьи-то белые
конопатые лапы, услужливо протянутые из ближайшего купе
прокуренного, оторвалась от убегать из-под ног уже начавшей
земли и была такова.
Сиротство Доддам, похоже, на роду написано, но
слава Богу, на этот раз хоть без детдома обошлось.
А печаль, если кого-то и посетила, над кем-то крыла
унылые распростерла и округлила коровьи глаза, то
горемыкой этим оказаться суждено было Васе. Василию
Петровичу Додду, председателю правления южносибирского
областного общества охотников и рыболовов, годам к сорока,
к пику жизненному и административному осознавшему вдруг
с горечью и даже завистью в душе нехорошей, что улыбка
милая плутовки ласковой, племянницы Валеры, Вали, ему,
ворчуну, самодуру и зануде, приятней и дороже всех вместе
грамот, пятерок и угрей с приданым в собственность
доставшегося приемыша Сергея.
Но делать нечего, закон, конечно, был на стороне
бывшего егеря, а ныне директора цеха мелкого опта при
Южносибирском областном охотоуправлении Николая
Петровича, успевшего за исторические те два часа не только
подбросить к вокзалу моральную разложенку с неустойчивой
психикой, но и украсить по ее просьбе настоятельной
каракулями жирности завидной сразу две, если не три графы
толстенной книги регистрации актов рождения и смерти.
Впрочем, гражданского уложения несовершенство,
юридическое неравноправие нисколько не мешало дяде Васе
баловать, усердием папашу Додда самого превосходя,
пожалуй даже, родную кровь и плоть, на нет сводя, конечно
же, усилия и кропотливый, повседневный труд не одного, увы,
увы, педколлектива областного центра.
А возможности у него были, разве сравнишь
председателя правления общества любителей осеннее небо
какого-нибудь укромного заказника, заповедника веером
дроби азартно дырявить, лихо, на звук палить, с директором,
распустившим донельзя десятка полтора горьких пьяниц-
инвалидов, исправно, тем не менее, признаем это, тачавших из
меха малоценного пушного зверя шубейки детские и шапки
зимние с ушами, а порой и без?
Нет, определенно, нет.
Ну, сказал Николай Петрович мастеру своему
одноглазому:
- Валюха, Никанор, вчера явилась, - и ничего кроме
забот все той же Валюхе, Валерии Николаевне, умыть,
раздеть, уложить.
Та же самая фраза.
- Валюха наша, вот дела, вчера домой воротилась, - с
такой же точно ( и на слух их трудно различить ) довольной
интонацией сорвалась с уст уже иных, и, Боже, как
разволновался Печенин Альберт Алексеевич, мужчина
солидный, двуногий, с глазами, всегда в несвежей сорочке, но
"Свободы" ароматами благоухающий, галстуком
услаждающий взор и поражающий воображение алмазной
гранью трехрублевых запонок. Господи, Господи, какая удача,
везение какое перед самым, по слухам, скорым поступлением
партейки малой дефицитных стволов ижевских вороненных.
- К нам, к нам, только к нам, Василий Петрович, - с
горячностью, ну, просто восхитительной повторяет товарищ
Печенин, раз десять, пятнадцать, право, не меньше, из
правленья не выходит - выбегает и мчит прямо в
телерадиокомитет, зама по кадрам в кабинет приглашает,
штатное расписание подать немедленно велит, волнуется, вне
всякого сомнения, ударить в грязь лицом не хочет, по
ковровой дорожке прохаживается, ноготками
неостриженными по подоконнику стучит, трям, трям, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68