Смотрите, вот потерявший совесть и стыд Штучка роняет капли пота у запертой двери с номером 319, слизывает соленые бусинки с верхней губы и в алчном нетерпении нащупывает холодным металлическим концом линейки клиновидный язычок замка, чик-чик, звякает железо о железо, щелк, разделяет линейка врезную и накладную части замочного механизма, скрип, отворяет сезам закрома... Евгений выпрямляется, выпускает из рук ненужную железку и скрывается в темноте открывшегося прямоугольника, а ему в спину... да-да... прямо между лопаток (между третьим и четвертым спинными позвонками) глядят, провожая, два женских, тревожно горящих глаза.
Кто это? Это Наточка Журавлева осторожно выглядывает из-за масляной краской крытого косяка. Натуля, девочка-первокурсница (одна из двух знакомых нам обладательниц линялых халатиков и домашних шлепанцев). Она, щедрая, одолжила злоумышленнику "линейку линию провести" и не удержалась, пошла ненавязчиво (из укрытия) полюбопытствовать, а какую именно линию задумал провести такой милый, но нервный незнакомец.
Ай, Ната на цыпочках доходит до лестницы, изящно слетает на первый этаж и, представ перед вход стерегущими (на вахте дежурными) одногруппниками, спрашивает, счастливая обладательница сногсшибательной новости:
- Мальчики, угадайте, кто завелся у нас в общаге?
- Наталья,- наставительно говорит ей самый ласковый,- пора бы уже знать, с тараканами не сожительствует никто, кроме людей.
- Фу,- обижается Ната, но сенсация не оставляет места кокетству.- Пока вы тут сидите, - выпаливает крошка,- на третьем этаже орудуют грабители.
Итак, Штучка в последний раз растворил двери холла-фойе, вышел на крыльцо, сунул руку в карман, ощупал смятые купюры, облизнулся, пообещал равнодушному июньскому полудню: "Верну, все до копейки верну"- и на деревянных ногах пошел прочь, снова и снова трогая пальцами драгоценный пергамент.
Его, уходящего, еще можно было увидеть в окно, когда у Мишкиной кровати собрался мрачный консилиум.
- Спит,- констатировал Шина, приподняв край одеяла.- Устал, болезный.
Свет упал на дно колодца. Лысый разлепил глаз, гладкий образ активиста преломился в черном хрусталике неудачника, губы промычали что-то в высшей степени антиобщественное, глаз закрылся, но сон не снизошел. По плечу властно похлопали, несчастный вздрогнул и, всколыхнув пружинный панцирь, сел, ошалело озираясь.
- С Новым годом,- прилетело легкомысленное поздравление откуда-то из-за спины студенческого коменданта.
Но холодный немигающий взгляд Мирошника не позволил смешкам разрастись во всеобщее веселье.
- Вчера мало показалось?
Лысый поежился и не ответил.
- Так,- покачал аккуратно стриженной головой член общественной приемной комиссии физфака,- так-так,- поцокал языком.
И тут ему (удивительно своевременно) со словами:
"Пахнет... не иначе как вчера вечером скушали"- передали в темной прихожей найденную порожнюю бутылку "Русской". Шина нюхать побрезговал, блеснул нордическими льдинками зрачков, ожег беззащитного Мишку, гада, ему, Андрею Мирошниченко, бросившему вызов, и твердо решил - ни в коем случае не портить необдуманной спешкой увлекательнейший процесс методичного выяснения и снятия вопроса.
Объяснимся, вожак молодежи опаздывал самым отчаянным, непростительным образом. Обещающее все стадии расследования и наказания неожиданное продолжение вчерашней истории случилось чертовски некстати. Если бы Мирошник не ушел без часов, тоже экстраординарное, необъяснимое (нервы?), невероятное событие, то ехал бы себе сейчас в автобусе номер восемь и знать бы не знал о новом наглом, уже ни в какие ворота не лезущем посягательстве на доброе имя и честь общежития физического факультета и его, Шины, благими делами нажитый авторитет. Но вот забыл часы, вернулся, и надо же, только вошел в общагу, примите-распишитесь, очередной недород-коловорот - грабители.
"Так",- думал Шина. "Так-так",- бились холодные пульсы в его висках, напоминая о неподвластном студенческому коменданту вселенском отсчете секунд, минут и часов. Но озарение пришло, соблазн уступил место спокойному расчету.
- Отвести его в пятьсот десятую,- приказал Мирошник.- Пусть проспится, а уж после пяти я им займусь.
- Одеть или так вести? - спросил все тот же шутовской тенорок у него за спиной.
- Так,- на ходу бросил сатрап и, прихватив вещественное доказательство (компромат) - пустую бутыль, поспешил к себе. Сунул сосуд в стол, замкнул стальной браслет "Славы" и вот уже (бегом уронить достоинство остерегаясь) широким неестественным шагом рассекает лес.
Попрощаемся с общественником. На нашем пути этот правильный субчик больше не встретится. Нет, к пяти он не вернется и к шести не прибудет, ласковым, желтым, усталому путнику сулящим приют стоваттным теплым светом не зальется сегодня его на восток обращенное окно. Увы, пять пар (способных вложенный алтын возвращать сторицей) финских зимних сапог в те прекрасные времена сами в руки не шли, не давались запросто. Продавцы обувных отделов требовали обхождения, и пришлось Шине провести в табачном дыму (ай-ай-ай) и вечер, и ночи сладкие часы, и прикатит он лишь утром, в молочной половине пятого на такси, словно опытный конспиратор, расплатится у "Золотой долины" и пешочком, как будто вот так, просто и независимо, играючи, гуляя, и шел себе из самого города, двинется к общежитию. А неурочную, Шиной щедро (в оба конца) оплаченную тачку (ох, Создатель, неугомонный шутник) у одинокого автобусного столба неистовым жестом остановит молодой человек в темных пляжных очках и самодельной шапочке цвета индиго, и в нем спустя полтора часа мы, уже на железнодорожном вокзале, с изумлением неописуемым признаем Мишку Грачика, Лысого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144