- Философ, а смерть есть?
- Нет,- был категоричен и краток Бочкарь.
- А что же есть? Любовь? - теперь уже, очевидно, не без доли, увы, ехидства продолжила допрос Ира Владыко.
- А есть неумение пить,- рассердился мудрец.
- Это как?
- А так,- пояснил Эбби Роуд заблудшей овечке.- Это тебя на Рождество здесь Карась снегом умывал?
- Карась? А, Щуплый. Возможно.
- Так знай, упасть и отрубиться - это так дворники киряют. А кир не бесчувственность, наоборот, сверхчувствительность, крылья, любая дурь вообще - она ключ к чувствам, ну, шестому, седьмому, ты сама еще не знаешь какому, она просто сгусток вселенской энергии, скопленный листьями, зернами, травами, ночью извлеченный по древнему рецепту. Когда она в тебе, ты раскрепощаешься, становишься частью смысла, твой внутренний глаз открывается и ты видишь волшебные огни Мироздания и можешь беседовать со всей Галактикой наяву. Надо только включиться, надо найти свою дозу, свою дурь, надо только поймать волну, отозваться на зов...
- Значит, ты думаешь, есть душа? - негромко спросила Ира, заглядывая Коле уже прямо в глаза.
- Конечно,- ни секунды не колебался Бочкарь, сказал - отрезал, и тотчас же удивительная особенность улыбки недоверчивой этой особы открылась ему. В движение приходит не столько нижняя, как у подавляющего большинства граждан, сколько верхняя губа, и обнажаются два передних резца, и сходство с пушным промысловым зверьком, до того лишь воображаемое, становится явным.
"Зайка",- подумал Коля.
После зимних, в доме отдыха проведенных каникул Ириша, кою мама Екатерина Степановна по окончании десятилетки давно уже наметила определить на лечфак Южносибирского мединститута, вдруг, надо же, увлеклась столь необходимой для овладения самой гуманной профессией наукой биологией и вечера проводить стала на заседаниях школьного ученого общества. Что это были за заседания, проходившие, понятно, не среди в формалине законсервированных упырей, автор догадливым читателям объяснять не станет.
Впрочем, без биологии все же не обошлось, и это не скверная игра слов, а рассказ о нищенской обстановке Колиной однокомнатной квартиры и двух примечательных предметах, ее украшавших и загромождавших,- о кресле-качалке и двух- (а может быть, и трех-) ведерном аквариуме. Аквариум стоял на паре табуреток, и жили в нем макропоты. В графе "прочее имущество" всего четыре пункта - диван, за ним чемодан с наклейкой "Балкантурист", напротив допотопный VEF без ручек, с порванными тягами настройки и магнитофонная приставка "Нота", лишенная верхней крышки еще в девственную пору первой смазки.
"Нота" тянула ленту, древний VEF работал усилителем, а юрких рыбок следовало созерцать в полной темноте, подсвечивая зеленые водоросли двадцатипятиваттной лампой. Кресло-качалка конкретного назначения не имело, считаясь всепогодным и универсальным.
Кстати, квартиру эту на углу Кирова и Николая Островского получил Коля в результате удачного обмена. За четырехкомнатную квартиру старой планировки на втором этаже в центре дали четырехкомнатную улучшенной с приличной кухней на пятом и однокомнатную хрущевку на третьем. Малометражку - в центре, а большую - на тогда казавшемся далеким Пионерском бульваре.
Обмену предшествовала женитьба Колиного отца Валерия Дмитриевича. То было четвертое бракосочетание профессора математики. Впервые он женился на третьем курсе и на четвертом развелся. Результатом несходства характеров явилась девочка. Второй раз - немедленно после защиты кандидатской. Семья вновь оказалась нежизнестойкой, но мальчик и девочка получиться успели. Третий заход грозил стать последним, счастье шло рука об руку с Валерием Дмитриевичем без малого двадцать четыре года, но на двадцать пятом мама Юры и Коли Бочкаревых, мечтательная преподавательница английской литературы прошлого века, слышавшая иной раз назойливые голоса и боявшаяся стенных встроенных шкафов, заболела пневмонией, двусторонним воспалением легких, простудилась в той самой больнице, которая так страшила Олега Свиридова.
Через два года Валерий Дмитриевич в очередной раз женился (теперь на юной ассистентке) и уехал заведовать кафедрой в Ивано-Франковск, бывший Станислав. Колин брат Юра, кстати уважаемый член общества, стоматолог-ортопед, последовал отцовскому примеру, то есть взял в жены девятнадцатилетнюю медсестру и разменял прекрасную профессорскую квартиру на улице Весенняя на две.
Ах, знал бы Юра, сколько хлопот принесет ему обособленная жизнь младшего, несовершеннолетнего да к тому же раскрепощения чувств ищущего брата. Ну, ладно, ему, Юре, еще догадаться, сообразить еще надо было, а Димка-то Смолер, Смур-зануда, он сразу все понял, "зачем она тебе?" спрашивал Бочкаря, "ты с ума спятил" - втолковывал, "брось ты ее" - совет давал, "выгони",- и что же? Сам был выставлен за дверь.
Очень некрасиво поступил Эбби Роуд, а ведь Смур прав оказался, проинтуичил. Сумасшествие-то подтвердилось, честное слово, шизофрения, ни больше ни меньше, семейная напасть. В конце апреля, немногим более года тому назад. И если стоит чему-то дивиться, то. наверно, трем месяцам - февралю, марту, кусочки же января и апреля посчитаем за один, - потребовавшимся для принятия единственно разумного решения - изолировать безумца. Впрочем, объяснить промедление нетрудно,- с февраля по март мама Зайки Екатерина Степановна, директор областной научно-технической библиотеки, находилась вне дома, сначала в столице решала сложные вопросы комплектования, затем в Ленинграде приняла участие в научно-практической конференции, а сразу же затем в Москве - в методическом совещании руководителей библиотек и бибколлекторов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144