Листочек с дохлыми мушками буковок. Заявление потерпевшей Ирины Афанасьевны Малюты. Из которого следовало, что девушка не только фамилию выродка-насильника запомнила — Швец-Царев, но также год рождения — шестидесятый — и адрес — проспект Советский, дом 57, квартира 28.
Шея
Вот ведь каков! Оборотень. Непостижимым образом способный присутствовать и здесь, и там. То есть, казалось бы, всю ночь дремал, на грудь роняя челюсть, у незнакомой двери в чужом подъезде. А между тем, девушка — грязные пятки, синие тени под коровьими глазами — без колебаний подтверждает. Он. Именно он, Дмитрий Швец-Царев, в живописнейшем уголке нашего города. Под алюминиевой чашей приемной станции ЦТ «Орбита». В садике с колючими акациями. Совершал действия, о которых с презрением толкует позорная и неуважаемая 117-я статья УК РСФСР.
Ужас. И все это синхронно и одновременно. Непостижимо. А впрочем, реактивный малый, Сима, и не такое может выкинуть. Факт, что непредсказуем и неуправляем. Ну зачем, спрашивается, подал совершенно необусловленный логикой дорожной ситуации звуковой сигнал?
Все жидкости, что мирно циркулировали в организме пешехода, смешал и взбаламутил. Едва не закипели и не лишили сил молодого человека. Аккуратного юношу, благонамеренной рысцой трусившего по белым полоскам зебры навстречу дружески мигавшему зеленому оку светофора.
Действительно,
— Идиот, — как справедливо отреагировала на ситуацию пассажирка белого «Жигуля». Бледнолицая от недостатка сна. Слегка даже зеленоватая из-за частичной коагуляции кроветворящих органов, красавица Валера Додд. Глупо это само по себе. А вдвойне неумно потому, что досталось по пяткам и ушам не просто человеку без имени и звания, а вполне узнаваемому, соседу Доддов по дому на улице Кирова — Толе Кузнецову.
Но, слава Богу, тот, резко меняя рысцу на галоп, не обернулся. Не бросил взгляд в салон автомобильчика с хамски перекошенной решеткой радиатора. Приятный юноша, президент в ту пору знаменитого, овеянного даже славой диско-клуба Южносибирского горного института, "33 и 1/3", решительно ускорился. Тряхнул роскошной шевелюрой. Волна кудрей метнулась от плеча к плечу. И в одно мгновение целеустремленный Толик оказался на другой стороне улицы.
Сегодня у него не было времени на глупости. Мелкие подлости бытия не касались его. Жалкий горох повседневности отлетал от абсолютно упругого тела. Ведь не к какой-нибудь вертихвостке, балаболке в красных чулочках спешил общественник и активист. Сама Родина-мать ждала его в этот полуденный час на пустынной аллейке городского сада. Во всяком случае, полномочный представитель ее, малозвездный лейтенант Виктор Михайлович Макунько, присутствовал. Сливался с тенью. Растворялся в свете. И, шевеля ноздрями, косился на циферблат чистопольских часов.
Толя опаздывал! Подводил офицера из управления по городу Южносибирску и области. И, что вдвойне обидно, не по своей вине.
А вот так. Сознательного человека с высокими моральными принципами всяк норовит макнуть. Унизить и оскорбить. Над матросом Железняком смеются, пилота Гастелло не уважают. Об участи же простого диск-жокея ЮГИ Толи Кузнецова и говорить не хочется. Сегодня, можно сказать, день-то еще и начаться не успел, а ему уже дважды успели плеснуть помои на белы ножки.
Причем если второй раз фигурально, то в первый совершенно натурально. Хорошенький мальчик с профилем киноактера и пальцами пианиста утро майского дня начал с уборки неприглядных и дурно пахнущих человеческих выделений. Кому это расскажешь? Да и кто в это поверит?
Между тем, такова объективная реальность, данная нам в ощущениях.
Все дело в том, что вчера горло легко принимало напитки, а пищевод махом жидкости отправлял внутрь не у одной только Валеры Додд. Губастый и патлатый субъект с похабнейшей фамилией Зухны геройствовал, возможно, отчаяннее всех. Вот только эффектную концовку смазал. Пьяная морда.
До толиной двери дополз. Ввалился в пахнущую здоровым бытом прихожую семейства Кузнецовых. Но на вопрос вполне товарищеский:
— Леня, что случилось? — не ответил.
Свекольные веки приподнял. Сизыми бельмами зафиксировал знакомые обои с чехословацкими полосками. Торжественно икнул и объявил решительно:
— Сейчас здесь все будет заблевано.
Сам себе скомандовал:
— На старт, внимание, марш, — однако с любительской ветчиной, уже стоявшей на цыпочках в его желудке, не расстался. Упустил случай поговорить начистоту. Глаза закрыл. Скользнул спиной по косяку и на половичок упал ничком.
Зря Кузнецов за тазиком носился в ванную. Лежащее двуногое не стало заполнять посудину. Даже смотреть не пожелало. Отъехало, не раздеваясь.
А утром не переодеваясь. Матрасик в углу пуст. Подушка смята. Простынка скомкана. И на всем пути следования из кухни, где, очевидно, несчастный сосал водичку прямо из носика эмалированного чайника, до кафельного вассера следы. Отстой вчерашнего послания. Желчь человеческая, слаборазведенная. Вместо товарищеского обмена мнениями — записка пальцем.
Прескверно. Еще одно свидетельство распада. Разрыва связей, размыванья почвы. Что-то неладное со школьной дружбой. Конечно, надо. Определенно, надо Толе с Леней откровенно поговорить. Снять напряжение. Преодолеть дурацкое непонимание.
Да. Обязательно. Но только не сегодня. Прямо сейчас Толик горит. Из наспех прибранного дома выскочил за пять минут до встречи, назначенной ему в зеленой чаще городского сада. Буквально на ходу с губ смахивая хлебные крошки и гнус яичного желтка. На ровном месте спотыкаясь и перепрыгивая через несуществующие препятствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68