— Не я одна. У него наверно были сотни ножен.— Il est possible. On ne peux passe passer de cela…— Все-таки какой он огромный…— Je remercie Dieu…— Ты не измерял его напряженным?— Il ya longtemps. Au temps de ma jeunesse folle…— Слушай, говори по-русски!— Двадцать восемь сантиметров.— Потрясающе…Марина коснулась мизинцем влажного блестящего кончика, сняв с него липкую прозрачную каплю.Где-то в глубине Валентина ожил на короткое время приглушенный гобой. Валентин громко выпустил газы:— Pardon…— Хам… — тихо засмеялась Марина, отводя упавшую на лицо прядь.— L'homme est faible…— Не понятно, для кого ты это говоришь?— Для истории.Марина со вздохом приподнялась, потянулась:— Дай пожрать чего-нибудь…— Погоди минутку. Ляг.Он мягко шлепнул ее по спине.Марина легла.Валентин погладил ее волосы, поцеловал в смуглое плечо с рябеньким пятнышком прививки:— Устала, ангел мой?— От твоего дурацкого французского.— Дурацкого — в смысле плохого?— Дело в том, что я не знаю никакого — ни хорошего, ни плохого. Тебе это прекрасно известно. Что за снобизм такой…Он глухо засмеялся, нависая над ней на локте:— Так я же и есть старый, вовремя не добитый сноб!Марина снова потрогала шрамик на его подбородке:— Неисправимый человек.— Бэзусловно.Он гладил ее волосы. Несколько минут они пролежали молча. Потом Валентин сел, протянул руку, нашарил сигареты на низкорослой индийской тумбочке:— Котенок, а у тебя действительно никогда с мужчиной оргазма не было?— Никогда.Он кивнул, ввинчивая сигарету в белый костяной мундштук.— А про меня и забыл, — тихо проговорила Марина, что-то наигрывая пальцами на его плече.— Pardon, милая. Холостяцкие привычки… прошу…Топорщась, сигареты полезли из пачки.Марина вытянула одну. Щелкнула газовая зажигалка, выбросив не в меру длинный голубой язык. Прикурили.Марина встала, жадно затягиваясь, прошлась по ковру и снова посмотрела на картину. Размытая женщина все еще поправляла волосы.Сидя, Валентин поднял халат, накинул и с трудом оторвался от кровати.— Уютный уголок, — Марина зябко передернула плечами.— Милый, правда? — пробормотал Валентин, сжимая зубами мундштук и завязывая шелковый пояс с кистями.— Да…Она наклонилась и стала собирать свое разбросанное белье.Валентин мягко коснулся ее плеча и, обильно выпуская дым, выплыл из спальной:— Пошли обедать.Стряхнув сероватый цилиндрик пепла в тронутую перламутром раковину, Марина натянула свитер, косясь на себя в продолговатое трюмо, стала натягивать трусики.Слышно было, как в просторной кухне Валентин запел арию Далилы.Марина достала из широкого воротника свитера свои волосы и босая побежала на кухню.В прихожей она подфутболила свой слегка забрызганный грязью сапожок:— Хей-хо!Валентин, копающийся в недрах двухэтажного «Розенлефа», оглянулся:— Очаровашка… знаешь…, — он вынул на минуту мундштук и быстро заговорил, другой рукой прижимая к бархатной груди кучу вынутых продуктов,— Ты сейчас похожа на римлянку времен гибели империи. У нее семью вырезали, дом разрушен. Неделю жила с волосатым варваром. Он ей и подарил свою козью душегрейку. Так она и побежала в ней по раздробленным плитам Вечного Города. Как, а?— Вполне. Тебе пора в Тациты подаваться.— Да ну. Не хочу в Тациты. Я б в Светонии пошел, пусть меня научат…Мелкими шажками он добрался до широкого стола и резко наклонился. Продукты глухо посыпались на стол. Костяной мундштук вновь загремел о зубы:— Светонии точнее их всех. Нигдо не здает жизнь двога дучше сеггетагя. Или повага. Садись.Марина опустилась на скрипучий венский стул, распаковала желтую пирамидку сыра и принялась резать его тяжелым серебряным ножом.Докурив, Валентин бросил сигарету в раковину, мундштук со свистом продул и опустил в карман халата:— Его б гофрировать надо, по-хорошему…— Перебьешься. Порезюкай колбаску лучше.— Ну, cherie, что за жаргон…— Какие ножи хорошие.— Еще бы. Моего расстрелянного дедушки.— А что, его расстреляли?— Да. В двадцать шестом.— Бедняга.Марина разложила листочки сыра на тарелке.Валентин с треском снял кожу с колбасы и стал умело пластать ее тонкими кусочками.— Тебе повар «Метрополя» позавидует, — усмехнулась Марина, открывая розеточку с икрой, — Все-таки холостяцкая жизнь многому учит.— Бэзусловно, — продолговатые овалы ложились на дощечку.— Послушай, а что ж твоя домработница тебе не готовит?— Почему не готовит? Готовит.— А сейчас?— Не каждый день же ей тут торчать…— Она когда приходит?— Вечером.— Ну, ты ее конечно уже, да?— Было дело, котеночек, было…— Ну?— Не интересно. Закомплексованный советский индивидуум.— Фригидна, что ль?— Да нет, не в этом дело. Она-то визжала от восторга. Билась, как белуга подо мной. Я о другом говорю.— Дикая?— Абсолютно. Про минет впервые от меня услышала. Сорок восемь лет бабе.— Ну а ты бы просветил.— Зайка, я не умею быть наставником. Ни в чем.— Я знаю…Марина помогла ему уложить колбасу на тарелку.Валентин зажег конфорку, с грохотом поставил на нее высокую кастрюлю:— Борщ, правда, варит гениально. За это и держу.— А ей действительно с тобой хорошо было?— Со мной? Котик, только ты у нас патологическая мужефобка. Кстати, поэтому ты мне и нравишься.— Да кто тебе, скажи на милость, не нравится?! С первой встречной готов.— Правильно. Я, милая, как батенька Карамазов. Женщина достойна страсти уже за то, что она — женщина.— На скольких тебя еще хватит…— Будем стараться.— Тоже мне…— Слушай, cherie, в тебе сегодня чувствуются какие-то бациллы агрессивности. Это что — влияние твоей экзальтированной любовницы?— Кого ты имеешь в виду?— Ну, эту… которая и не играет и не поет и не водит смычком черноголосым.— Мы с ней разошлись давно, — пробормотала Марина, жуя кусочек колбасы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13