Он понял, что именно так оно и есть. Год за годом она была товарищем его детских игр, когда два семейства встречались на праздниках или родительских советах. В играх она ни в чем не уступала мальчишкам, и Ален влюбился в нее, когда ему еще и семи не исполнилось. Конечно, он убеждал себя, что это всего лишь ребяческая увлеченность, но когда она начала превращаться из девочки в женщину, к нему вернулось знакомое чувство: голова кружилась, когда бы он ни посмотрел на нее, его снова завораживали любое ее движение, любое слово. Да, конечно, сам он был косноязычен, всегда говорил с ней грубовато, по-дружески, а потому никогда не рассказывал о своих чувствах. Взамен он утешал себя мыслью о своем высоком положении — он принц и престолонаследник, так что вправе выбрать любую девушку родительского королевства, а выбор его, разумеется, падет на Корделию. Ему и в голову не приходило, что она может и отказать.Тем не менее, как бы ни было горько и непривычно признавать это, но он никогда всерьез не надеялся на глубокое ответное чувство с ее стороны. О да, разумеется, он принц и наследник, в один прекрасный день станет королем — но рядом с ней он просто ничтожество. Ибо она — фея, светлая, порхающая, а он буйвол, бредущий по жизни с одной лишь упрямой решимостью совершать все, что положено — положено его подданным, положено королевству и, наконец, положено ей. Только не себе самому — один из основных принципов рыцаря и дворянина, не говоря уж о короле, гласил: жертвуй собственными удовольствиями и покоем ради блага других. Так учил его отец, и принцу никогда не приходило в голову в этом усомниться, несмотря на косые взгляды и насмешки матери. Она никогда не отвергала рыцарской чести, только подшучивала над излишней верностью долгу, превращающей отца в скучного и надоедливого зануду.После таких саркастических реплик отец всегда закатывал бал и весь вечер танцевал с ней, шутил, болтал сам и слушал ее, усердно стараясь доказать, что он по-прежнему способен увлекать и ухаживать.Но ему это никогда особенно не удавалось, подумал Ален. Он слышал, что в молодости отец был красив и галантен, и, глядя на своего родителя, вполне мог поверить этому, но никто больше не говорил ни о лихости, ни о романтичности короля, и трудно было поверить, что Туан когда-то был таковым. Всегда абсолютно надежен, всегда серьезен и вечно занят, он никогда не веселился по-настоящему.И сын такой же, переживал теперь Ален, и, скорей всего, таким и останется. Хуже того, он лишен даже преимущества внешней привлекательности.Однако он может стать галантным. В нем крепла железная решимость:, впредь он будет обращаться с Корделией, будто с богиней; он станет перед ней преклоняться, восхвалять ее красоту, осыпать ее комплиментами. Он даже будет делиться с ней планами.За спиной послышался тревожный клич — вопль сэра Девона:— Ваше высочество!Ален вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел Джеффри Гэллоугласа, скачущего за ними по дороге; плащ, будто парус, развевался на ветру. Ален с радостным приветствием на губах повернул коня, но тут Джеффри прорычал:— Негодяй! Пес! Свинья!— Как смеешь ты подобным образом говорить с нашим принцем! — заревел сэр Девон, а остальные пятеро выстроились за командиром живой стеной, разделяющей Алена и Джеффри.Ален вдруг вспомнил, что Джеффри — брат той, что совсем недавно с презрением отвергла его, а сам принц, возможно, в обиде своей наговорил ей лишнего.Джеффри вломился меж сэром Лэнгли и сэром Девоном, обрушившись на последнего всем своим весом. И животное, и всадник содрогнулись; все прочие отпрянули, и конь оступился.С нечленораздельным ревом Джеффри развернулся, готовый .обрушить свой меч на сэра Лэнгли, который только-только восстановил равновесие после внезапного нападения. Сэр Лэнгли в ужасе уставился на противника, едва успев поднять меч, чтобы парировать удар. Тогда Джеффри обрушил свой меч на щит рыцаря. Сила удара была такова, что клинок сэра Лэнгли отскочил, задев лоб своего владельца. Рыцарь повалился без чувств.А Джеффри уже отскочил назад и, осадив коня, пожирал рыцарей свирепым взглядом из-под полуопущенных век. Рыцари загалдели и пришпорили коней, но тут у двоих столкнулись жеребцы, а у третьего меч вырвался из рук и с размахом огрел несчастного рукоятью по голове. Наездник так и осел в седле, и конь встал, чувствуя, как ослабли поводья. Рыцарь тяжело шмякнулся оземь. Вышколенный конь перешагнул через него, чтобы корпусом защитить хозяина.Оставшиеся два рыцаря овладели собой и успокоили лошадей, но у одного неожиданно задрался щит и ударил юношу по голове.Тот рухнул с коня.Последний рыцарь, белый как полотно, галопом ринулся к Джеффри, но не доскакал; он даже успел изобразить боевой клич, сменившийся зевком, когда Джеффри вперил свой взор во всадника. Глаза его сомкнулись, рыцарь уткнулся в конскую гриву и уснул крепким сном.Сэр Девон с трудом поднялся на ноги. Рыцаря шатало и мутило, но дух его был не сломлен.Джеффри, прищурившись, уставился на него.— Стой! — пришел в себя Ален. — Это со мной он жаждет сразиться! Отойди в сторону!Джеффри повернулся к принцу.— Но, ваше высочество… — воскликнул сэр Девон.— В сторону! — взорвался Ален, и трепет битвы сотряс его жилы. Со свирепым восторгом он глядел на своего былого друга Джеффри: вот лучший выход для ярости и разочарования, что пожирали его после отказа Корделии. — Он мой!— Так получай же, князек ты невоспитанный! — проревел Джеффри и направил коня на принца.Однако Ален уже видел этот маневр, использованный против сэра Девона, и был наготове. Он покачнулся, но удержался в седле и отразил обрушившийся сверху удар, потом другой, третий… клинки, будто молнии, сходились с яростным звоном, кони плясали вплотную друг к другу, в криках очнувшихся рыцарей свиты слышались гнев и тревога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80