Исключение составляло только очень незначительное число лиц, слишком выделявшихся в качестве членов той или иной партии. Вследствие своего презрения к людям, безразличия к назначению их на те или иные должности и нежелания противиться обстоятельствам Наполеон заживо похоронил в недрах Сената несколько человек, которые - одни по своей честности, другие по своим дарованиям - принесли бы гораздо большую пользу в Государственном совете. К числу их принадлежали генерал Канкло, Буасси д'Англа, граф Лапарап, Редерер, Гарнье, Шапталь, Франсуа де Нешато, Семонвиль. Граф Сьейес, Вольней, Ланжюине были слишком известны своими либеральными, опасными взглядами. Вольней в день заключения конкордата предсказал Наполеону все те неприятности, которые папа доставил ему впоследствии. За исключением этих лиц в Государственный совет вошло все, что имелось лучшего при данных условиях. Он был разделен на пять секций: Законодательная, Внутренних дел, Финансовая, Военная, Морская. Когда военный министр представлял какой-либо декрет, например об уставе Дома Инвалидов, император направлял его в военную секцию, где были рады случаю раскритиковать министра. Затем декреты обсуждались в соответствующей секции шестью членами Государственного совета и четырьмя докладчиками. Было еще семь восемь аудиторов. Секция вырабатывала проект, который печатался параллельно с проектом министра: каждый из четырех докладчиков получал по экземпляру, и оба проекта обсуждались в заседании под председательством императора или великого канцлера Камбасереса. Очень часто декрет снова направлялся в секцию, по пять - шесть раз заново перерабатывался и столько же раз в печатном виде раздавался членам Совета, прежде чем император решался его подписать. Вот замечательное усовершенствование, которое Наполеон внес в деспотию! Вот достойная власть, которую знающий свое дело министр неизбежно приобретает при государе слабом или, по крайней мере, таком, который лишь наполовину разбирается в делах! На заседании Государственного совета император показывал себя в полном блеске. Более острый ум нс-возможно себе представить. Он неизменно поражал всех даже в делах, казалось бы, наиболее чуждых его военной профессии, например, при обсуждении гражданского кодекса. Благодаря своей изумительной безграничной, блистательной проницательности он во всех решительно вопросах улавливал либо совсем новые, либо малозаметные стороны. Он облекал свои мысли в живую, образную форму, находил для них удачные, меткие выражения, которым самая неправильность его речи, всегда звучавшей несколько странно (ибо он не умел вполне правильно говорить ни по-французски, ни по-итальянски), придавала еще большую выразительность. Он очаровывал своей прямотой и добродушием. Однажды при обсуждении какого-то разногласия, возникшего между ним и папой, он сказал: "Да, вам-то это легко говорить, но если папа скажет мне: "Сегодня ночью мне явился архангел Гавриил и возвестил то-то и то-то", - я буду обязан ему поверить". Среди членов Государственного совета были уроженцы Юга, легко увлекавшиеся, далеко заходившие в своей горячности и нередко, как, например, граф Беранже, не удовлетворявшиеся малоубедительными доводами. Император не ставил им этого в вину: напротив, он зачастую обращался к ним, спрашивая их мнения: "Ну-ка, барон Луи, что вы об этом скажете?" Руководствуясь своим природным здравым смыслом, он неоднократно отменял устарелые нелепости, сохранившиеся в Уложении о наказаниях. Он превосходно рассуждал, когда спорил по юридическим вопросам со старым графом Трельяром. Некоторые из самых разумных статей Гражданского кодекса, особенно в разделе о браке, составлены Наполеоном[1]. Заседания Совета поистине доставляли наслаждение. Как в присутствии Наполеона, так и без него председательствовал Камбасерес. В этой роли он проявлял необычайное искусство и глубокий ум. Он отлично резюмировал прения. Умеряя самолюбие отдельных членов Совета, отмечая все ошибки и высказываясь за наиболее разумное решение, он как нельзя более способствовал проявлению всякого вопроса. Государственному совету мы обязаны изумительной системой французской администрации, о которой, несмотря на то, что ею насильственно были нарушены давние обычаи, и поныне еще с сожалением вспоминают Бельгия, Италия и Рейнские провинции. Император не хотел ни поощрять среди граждан опасных склонностей, при республике слывших добродетелями, ни основывать особые школы, наподобие Политехнической, для подготовки судей и образованных чиновников. Он был так далек от всего этого, что ни разу не посетил важнейшего военного учебного заведения - Политехнической школы, не только оправдавшей, но и превзошедшей надежды философов, которыми она была основана, и пополнившей армию отличными батальонными командирами и капитанами. Несмотря на эти два обстоятельства, несколько ее ухудшавшие, администрация во Франции представляла собой лучшее, что только может быть создано. Все в ней было определенно, разумно, свободно от нелепостей. Находят, что в ней было слишком много бумажной волокиты и бюрократизма. Те, кто приводит это возражение, забывают, что император решил ничего, ровно ничего не сохранять из стеснительных для него порядков, существовавших при республике. Деспот говорил своим подданным: "Вы можете сидеть сложа руки, мои префекты сделают за вас все. Взамен этого сладостного покоя вы будете отдавать мне только ваших детей и ваши деньги". Так как большинство генералов разбогатело, обворовывая казну, то необходимо было путем контроля и ревизий добиться того, чтобы хищения стали невозможны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64