Дюжие контролеры ждали безбилетников. Им хотелось отпихивать,
выталкивать, кричать и выкручивать руки, но народец пока что робел, и
контролеры в своих действиях ограничивались восхитительно фальшивыми
улыбками, которые приходилось дарить минующим их по всем правилам.
Сырцов с железнодорожным стуком стремительно развалил молнию на своей
кожаной куртке и, вырвав рдеющую книжицу из кармана, одним движением
пальцев раскрыл ее и показал ближайшему стражу свою фотографию на алом
документе. Страж убедился, что фотография похожа на Сырцова, и растерянно
разрешил:
- Проходи.
Сырцов прошел. В саду детей не было. Не было, как потом оказалось, их
в многочисленных залах и комнатах уютного особняка. Зато были женщины. Ах,
женщины, женщины! Все в белом, бесшумно передвигающиеся среди только что
высаженных кустов нимфы, декольтированные до сосков и копчиков вамп,
стремительные в легком мужеподобии, придающем им, как ни странно, особый
сексопил, артемиды-охотницы, ученые молодые дамы (все в очках) с влажно
накрашенными полуоткрытыми губами, жаждущими похабного, но остроумного
слова и хамского до боли поцелуя, и, конечно же, длинноногие нимфетки -
родные до слез хищницы и жертвы.
Официанты с подносами подносили выпивку. Сырцов в саду хлебанул
шампанского, на террасе приделал ножки виски со льдом, в уютной комнате
для избранных, в которую попал неизвестно как, прилично взял водочки под
маленький бутерброд с омаром.
Вводя Сырцова в курс дела, Смирнов, обставляя все с полковничьей
серьезностью, ознакомил с занудливой подробностью с тем, что он важно
называл иконографией дела. Так что теперь Сырцов знал реальных и
потенциальных клиентов в лицо. Как ни странно, знакомых по фотографиям
фигурантов на презентации оказалось предостаточно. В солидной кучке,
солидно беседуя, солидно выпивали игроки в покер с дачи Воробьева
(естественно, при участии самого Воробьева и Василия Федоровича с
неизменным кейсом). Громко разглагольствовал подвыпивший новатор -
режиссер Адам Горский, привлекая к себе слушателей тем, что вокруг него
живописно и соблазнительно расположились юные студийки в полупрозрачных
нарядах. В окружении строителей, свиты и охраны проследовал в самые
дальние покои Игорь Дмитриевич. Василий Федорович мигом ринулся вслед,
безжалостно разорвав пуповину, связывавшую его с покерным братством.
Мелькнули Федоров и Краснов, первый - пьяный в дымину, второй - делавший
вид, что пьяный в дымину. В обнимку со знаменитым футбольным тренером
продефилировал дипкурьер Савкин. В сопровождении Кузьминского прошла,
собирая восхищенные взгляды, эффектно одетая и хорошо нарисованная Алуся.
Только после водочки с омаром стало по-настоящему приятно. Спроворив
из хитрой комнатенки еще одну порцию (все на тарелочке: и водочка в
рюмочке и омар на хлебушке), Сырцов выбрал для постоянного нахождения
главный зал и, найдя тихий уголок, прислонился к стенке. Невидимый оркестр
со старомодной добросовестностью выводил забыто-незабытый, рвущий душу и
ласкающий ее же, ретро-вальс. Наборный паркет зала звал к танцу, но
публике было не до танцев: стараясь особо не шуметь, она поглощала халяву.
Но и это не сердило Сырцова (он уже опустошил тарелку). Музыка, как
говорится, увела его далеко-далеко...
- Тебя сюда Смирнов прислал? - спросили близко-близко грубым голосом.
Рядом стоял в красивом белом смокинге, красивый, как бог,
начальничек, дружок закадычный когда-то, подполковник милиции Леонид
Махов. Стоял и улыбался, сволочь. Сырцов переложил опустевшую тарелку из
правой руки в левую, в правой - пальцами большим и указательным - ощупал
материю на смокинге. Ощупал и поинтересовался:
- Теперь такие клифты в милиции как форму выдают?
- Особо отличившимся, - подтвердил и уточнил Махов.
- Особо отличаются у нас начальники. Ты еще на одну ступеньку влез,
Леня?
- Нет еще...
- Но скоро влезешь, - продолжил за него Сырцов. - А Смирнов мешает,
что ли?
- Смирнов слишком хорошо для нашего сурового времени, Жора. - Любил,
любил неугомонного старичка полковник Махов, любил и жалел: - Рабское
чувство справедливости когда-нибудь погубит его и, вероятней всего, очень
скоро. Так ты на него работаешь?
- Отвали, - хрипло посоветовал Сырцов.
- Ты, я вижу, перестал меня бояться.
- А надо? Надо тебя бояться? Мне, Леня?
Сырцов резко, открыто резко перевел разговор на совсем другое. А
Махов не хотел открытого боя, не нужен был ему открытый бой.
- Теперь тебе не надо меня бояться: ведь я уже не начальник тебе.
Теперь ты боишься дедушки Смирнова, да?
Сырцов кинул тарелку на пустой поднос проходившего мимо официанта,
вытер руки носовым платком и сказал:
- С детства стишки дурацкие помнятся - "дедушка, голубчик, сделай мне
свисток". И вдруг сейчас, наяву дедушка Смирнов делает мне свисток. Я ему
благодарен, Леня.
- Кое-чему научился в Москве, брянский волчонок, - понял про него
Махов и, попив из стакана виски с растаявшим льдом, отправился фланировать
по культурному центру. Сырцов закрыл глаза и помотал башкой - отряхивался
от злости, а когда открыл глаза, не поверил им: в сопровождении двух
суперкачков с кейсом, который только что был в руках у Василия Федоровича,
стремительно пересекал зал сугубо энглезированный Иван Вадимович Курдюмов.
Собственной персоной. Промчался метеором и исчез в саду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98