- Сырцов почитал этикетку коньяка, почитал этикетку водки,
выбрал водку, налил полный фужер. Дорого яичко к христову дню: именно в
этот момент появился официант с фурчащей яичней с беконом. Закрыв глаза,
медленно и неостановимо Сырцов - с устатку - перелил содержимое фужера в
свой желудок и принялся за яичницу.
Смирнов по-стариковски умильно наблюдал как Сырцов ест. Яичница была
из пяти яиц, да бекона Марконя не пожалел.
- Наелся? - спросил Смирнов, когда Сырцов со звоном уронил на
сковородку нож и вилку. Сырцов кивнул и рыгнул.
- Спасибо, что не обосрался! - поблагодарил его Смирнов.
- Пардон! - поспешно извинился Сырцов и еле успел перехватить
следующий подкат рыгания. - Я у вас еще работаю, Александр Иванович?
- Сейчас самая работа и начинается, - сказал Смирнов.

35
На первое была запись разговора в кафе Маркони. Без энтузиазма
приняли к сведению.
На десерт предназначалась Алуся. Ее привел из кухни Кузьминский, где
она свободно излагала Варваре свои мысли о настоящем искусстве. Она
уселась на диван, по-девичьи широко раскинула клешеную юбку, заставив
Кузьминского сдвинуться к углам обширного дивана.
- Слушаю вас, господа, - произнесла она тонким голосом.
- Слушать, в основном, будем мы, - поправил ее Смирнов. - Но для
начала, дорогая Алла, пойми и прочувствуй обстоятельства, в которых ты
оказалась. Ты крепко стояла на ножках, когда Курдюмов был здесь: все его
связи шли через тебя, и поэтому тебя берегли, как яичко с кащеевой
смертью. Сейчас все изменилось - ты никому не нужна и отчасти опасна для
тех, кто пользовался этой цепочкой через тебя - связи. Тебя ведь и
шлепнуть могут, дорогая моя.
- Кто? - спросила Алуся без волнения.
- Вот видишь, - обрадовался Смирнов, - наши желания совпадают: ты
хочешь знать кто это, и мы хотим.
- Не совсем, - не согласилась Алуся. - Я из любопытства, а вы для
злодейства.
- Любопытство - не то чувство, которое испытывает человек, которому
грозит смертельная опасность. Не верю я в такую лихость, Алла. Сердце-то
екнуло? - по-отечески отчитал ее Смирнов.
- Екнуло по началу, как не екнуть от такого. Только сразу же поняла,
что вы мне заплеуху лепите. Чтобы от страха помягче и разговорчивей стала.
Ну кому нужна моя непутевая жизнь, старички?
- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так,
между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически
случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии,
больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную
свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ
лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, -
долбил в одну точку Смирнов.
- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три
старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое
Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?
- Гляди ты, сколько слов мудреных знает! - искренне удивился пожилой
дядечка Кузьминский.
- Не совсем так, Алла. - Смирнов был терпелив и нежен, как зубной
врач. - Если они узнают, что сведения, смертельно страшащие их, известны
не одной только Алусе, а целому ряду заинтересованных лиц, то убийство
известной артистки им ничегошеньки уже не дает. Убийство - страшное дело,
Алла, и даже убийцы, по возможности, стараются его избегать.
- Что вы хотите от меня? - серьезно спросила Алуся. Аргументация
Смирнова, казалось, произвела на нее впечатление.
- Ответить на несколько вопросов по курдюмовским и, естественно, по
твоим связям.

36
Бабье лето, уходя, баловало народонаселение Подмосковья вовсю и
ненавязчивым желтым солнцем, и нежно выцветшим, будто продернутым
серебряной нитью, голубым небом, нивесть откуда еле ощущаемым теплым
ветром, и золотом - на деревьях, на земле, в полете - листом. Золото
листьев было всех сортов и оттенков: от тяжелого густого червоного до
блестящего, как надраенная солдатская пряжка: поддельного африканского.
Прикрыв от солнца длинным козырьком каскетки заметные свои глаза, он
в непроизвольной неге прогуливался берегом известной среднерусской речки
Клязьмы. Удобнее гулять было бы по той стороне, что называется высокий
берег: там и берег выше, там и грунт потверже, там и симпатичная тропка
пробита.
Но ему хотелось гулять именно по той стороне, и он гулял именно по
этой стороне, путаясь в высокой серой пыльной траве и часто попадая
ногами, обутыми в подходящие для этого дела почти доходящие до икр
кроссовки, неожиданные ямы и ямки.
Ему предоставили полную схему ежедневных (с возможными и
контролируемыми отклонениями) скупых передвижений Василия Федоровича.
Самой для него привлекательной частью схемы оказалась ежедневная (исключая
экстроординарные пропуски) пробежка-отвлечение (от непосильных трудов,
вечно утомленного банкира вдоль Клязьмы, пробежка, которая давала ему, как
он утверждал в кругу друзей, заряд энергии на весь следующий день.
Василий Федорович, естественно, бегал симпатичной тропкой по твердому
грунту на той стороне, а он искал удобного для себя местечка на этой.
Клязьма повернула, ушла от домов дачного поселка и вышла на простор. На
том, высоком берегу, фундаментальный забор санатория, за бетонными плитами
которого густой лес, на этом - широкая пройма, заросшая местами саженцами,
да еще в целых листочках орешником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98