- Постоянно существующие гвоздики в косяках,
над которыми в зависимости от клиента натягиваются или не натягиваются
несколько рядов нитки нейтрального цвета. Сегодня они по некоторым
соображениям были натянуты.
- Хулиган, несчастный, - констатировал Саша и, кряхтя, поднялся.
- Ты сильно ушибся? - забеспокоился Алик. Они стояли друг против
друга.
- Я очень люблю тебя, Алька, - сказал Саша и обнял Алика за плечи.
У того задрожали губы, и он тихо признался:
- А я так измучился, думая, что не имею права любить тебя. - И
прижался лбом к Сашиному плечу. И беззвучно заплакал.
- Присядем, что ли? - предложил Саша, и они сели на ступеньки. -
Почитай стихи, Алик.
- Сейчас, - Алик вздохнул, подумал, нашел:
Вашу мысль, мечтавшую на размягченном мозгу,
Как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
Буду дразнить об окровавленный сердца лоскут.
Досыта изыздеваюсь, нахальный и едкий.
У меня в душе ни одного седого волоса,
И старческой нежности нет в ней.
Мир оградив мощью голоса, иду красивый,
Двадцатидвухлетний.
Хотите, буду от мяса бешеный,
Или, как небо, меняя тона,
Хотите, буду безукоризненно нежный,
Не мужчина, а облако в штанах.

Пересекая двор, Саша попал в конус слабого синего света от лампы у
входа в котельную. Щелкнул пистолетный выстрел, и кусок штукатурки отлетел
от грязно-белой стены. Саша швырнул себя на землю и выкатился из света во
тьму.
Глухой топот понесся из-за забора. Саша вскочил, перемахнул через
забор и оказался в Малокоптевском переулке. Раздался далекий шум и треск:
кто-то уходил дворами. Преследовать было бессмысленно, и Саша обидно
закричал вдогонку:
- Кто же из ТТ на тридцать метров бьет? Из ТТ в упор надо, шпана
вонючая!
Дома Саша вынул из-под кровати чемодан, открыл его, со дна вытащил
аккуратный, в вощенной бумаге сверток. Хрустя оберткой, развернул его. Под
бумагой было нечто, замотанное промасленной тряпкой, а уж под тряпкой был
большой офицерский парабеллум с пятью запасными обоймами. Саша отвел
затвор и нажал на гашетку, проверяя спуск. Четко прозвучал щелчок. Саша
удовлетворенно вздохнул, вогнал обойму и передернул затвор, досылая патрон
в патронник, и поставил на предохранитель. Пистолет он положил на стул
рядом с кроватью, а сам, быстро раздевшись, влез под одеяло и мигом уснул.

И тут же раздался страшный шум в окно. Саша открыл глаза. За окном
было яркое утро и Алик. Шлепая босыми ногами по холодному полу, Саша
подошел к окну и распахнул створки.
- Слышь, герой! - ликующе заорал Алик. - А наши Берлин взяли!
- Такие пироги! - мрачно сказал Саша и вернулся к кровати натягивать
штаны.
- Ты почему не радуешься? - удивился Алик.
- Да так. Парни Берлин взяли, а я - мешок с рисом. - Он в ярости
швырнул бриджи на пол. - Они там костьми ложатся, а я здесь, как павлин, в
погонах и медалях красуюсь! Все! Я - штатский. Алик, сейчас мы - на рынок,
гражданское мне покупать.
Перешагнув подоконник, Алик был уже в комнате. Критически осмотрев
бушевавшего Сашу, он посоветовал:
- Все-таки штаны натяни. А если в трусах собираешься, то я с тобой не
пойду. - И вдруг увидел на стуле пистолет. - Это твой?
- Мамин, - раздраженно ответил Саша. - Она им сахар колет.
- Можно посмотреть?
Саша вынул обойму, оттянув затвор, выбросил патрон и протянул
парабеллум Алику, который с восторгом ощутил тяжесть оружия.
- Можно. Только в окно целься. И незаряженное ружье раз в год
стреляет.
Алик вытянул правую руку и зажмурил левый глаз.
- Тах! Тах! Тах! - в такт холостым щелчкам выкрикивал он.
- Пацаненок, - ласково сказал уже одевшийся Саша. - Ну-ка давай его
мне.
Он снова загнал обойму, передернул затвор, поставил на предохранитель
и заткнул пистолет за ремень бриджей. Под кителек.
- Зачем он тебе на рынке?
- С ним, дорогой Алик, веселей торговаться.
Торжественно и неразборчиво вещали с высоких деревянных столбов о
Берлине черные колокольчикообразные репродукторы. Но люди уже знали эту
новость и знали еще и то, что война не закончена, война продолжается,
каждую минуту там, далеко на западе, унося в никуда русских парней - их
братьев, сыновей, мужей. И потому особой радости не было, была нормальная,
на привычном пределе военная жизнь.

- Про Берлин слыхал? - спросил Петро.
- Слыхал, - пожав руку, Саша озабоченно сообщил ему. - Приодеться мне
надо, Петя.
Ничего не изменилось на рынке, будто и не было той ночи. Стояли ряды,
бродили продавцы и покупатели.
- Дерьмо тут в основном, Саша, дерьмо и рвань.
- На днях я у кукольников симпатичный пиджачок видал.
- У них товар есть, - подтвердил Петя. - Но продадут ли, вот вопрос.
- А почему им не продать? Я цену дам.
Петро пронзительно свистнул над ухом Алика. Алик болезнено сморщился,
хотел сказать что-то ядовитое, но Петро уже обращался к сиюминутно
явившемуся на свист шестерке-алкоголику:
- Феня, не в службу, а в дружбу. Здесь где-то Коммерция с Пушком
пасутся. Позови их сюда. Скажешь, я прошу.
- Сей момент, - с лихорадочной похмельной бойкостью пообещал
алкоголик и исчез. Петя стал объяснять, почему могут не продать:
Им, чтобы фрайеру куклу всучить, хорошая вещь нужна. Чтобы фрайер о
ней жалел, а не куклу рассматривал.
Перед ними стояли плотный, солидно одетый мужчина в соку и быстрый,
изломанный, в постоянном мелком движении юнец лет восемнадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24