- спросил Игнациус.
- Да, конечно.
Тогда Игнациус взял на подоконнике воздушную чашку с дутым золотистым
лотосом на боку, безразлично повертел ее перед собой и - разжал пальцы.
Чашка звонко разбилась.
- Я бы хотел, чтобы тебя никогда не было, - искренне сказал он.
- Я бы тоже этого хотела, - сказала Аня.
Сеньора Валентина уже поднялась, надувая круглые хрящеватые ноздри,
уже выгнула брови и уже твердо шагнула вперед, но в это время раздался
грохот и возбужденные голоса в прихожей. Беспощадно отдернули шторы.
Громадная тихая смежность ослепила комнату. Всхлипнув, разом заткнулся
выключенный магнитофон. Замерли серые вспученные фигуры - недосогнув руки
и туловища. Оказывается, Градусник, устав ждать, вернулся и дал в морду
Роме Эритрину, который, не торопясь, надевал дубленку. Дал очень сильно.
Но не попал. Вместо этого он залепил в цветное бра на стене и своротил
его, выдернув с корнем шурупы. Эритрин не остался в долгу и ударил
ботинком. Вероятно, с перепугу, не слишком разбираясь - зачем. В
результате перестала существовать тумбочка под телефоном. Как единое
целое. И сам телефон тоже. Поэтому - набежали. Сгрудились, словно в бане,
на двух квадратных метрах. Толкались и говорили все сразу. Жека,
посверкивая потной макушкой, солидно объяснял, что так не поступают. Они -
у него дома. А у него дома так не поступают. В свидетели он призвал
Игнациуса. Игнациус подтвердил, что так не поступают. Они - у него дома.
Градусник, увидев его, попытался обнять и радостно завопил: Поехали к
женщинам, Иннокентий!.. Куда ты меня притащил - козлы всякие... Я ждал,
ждал - замерз... - Его с трудом оторвали и вытолкали. Потом вытолкали
побледневшего Эритрина, который ни за что не хотел уходить, а очутившись
ка тесной площадке, немедленно устремился по лестнице. Но не вниз, как
положено, а вверх, к чердаку.
- Пошли домой, - не разжимая презрительных губ, сказала сеньора
Валентина.
Она была уверена, что все это подстроил Игнациус. Причем -
специально.
- Сейчас, - ответил он. Не обращая ни на кого внимания, очень быстро
и крепко взял Аню за плечи. Она была теплая. И готовая, вероятно, на все.
Вытекал белый пар из форточки. - Я тебя найду, я обязательно разыщу тебя,
ты, пожалуйста, не торопись, не решай ничего - сию же минуту...
- Только громче стучи, там звонок не работает, - терпеливо сказала
Аня.
Жека тут же уверенно оттеснил ее:
- Собирайтесь, собирайтесь, ребята...
Между тем Валентина уже извлекла откуда-то Пончика, разрисованного
чернилами. Как индеец - в вихрастом налепленном пухе. Они все-таки
разодрали подушку. Пончик ныл, что еще очень рано и что надо бы еще
поиграть - хоть чуток. А сеньора Валентина пихала его и шипела, явно
сдерживаясь при посторонних. Зато Эмма не сдерживалась - всадила здоровую
оплеуху, и обиженный Ботулин заревел, как стадо диких слонов.
- Дура, - сказал ей Игнациус.
Лакированные юноши с интересом наблюдали за сценой, какую не
встретишь на эспланадах, а Стас, отстранившись и как бы не замечая,
элегантно курил, держа сигарету за кончик фильтра.
Аня почему-то стояла вплотную к нему.
На улице жена сказала Игнациусу:
- Ты вел себя отвратительно.
- Она мне нравится, - ответил Игнациус, глотая живой чистый холод.
- Собрался репетировать доклад, так репетируй. Анпилогов твой даже не
поздоровался - интеллигентный человек... Перестань! - крикнула она
Пончику, который, увлеченно жужжа, загребал снег сапогами.
До метро был целый квартал. Жека обитал на краю города. Морозное
малиновое солнце висело меж зданий из крепкого инея. Свежий снег был
истоптан глубокими синими тенями. Клубился пар над отдушинами люков.
Саженцы на бульваре безнадежно оцепенели до самой весны.
- А завтра Валерка приедет к нам? - спросил Пончик.
- Не приедет, - отрезала сеньора Валентина.
- Я хочу, чтобы приехал, у него пистоны, - привычно заныл Пончик. - А
ты мне обещала купить и не купила...
Они втиснулись в метро. Народу было столько, что Игнациус
расплющился. Валентину прижало к нему. Даже сквозь шубу чувствовалось, что
она состоит из одних костей. У нее дергалось морщинистое веко и на скулах
горели два красных мятых пятна. Игнациус старался не смотреть. Она была
очень некрасивая.
2
Дальше было так.
Созоев распахнул голубые младенческие глаза, где - в сиянии - не было
ничего, кроме искренней радости.
- Александр!.. Александр!.. Просто - Саша! - вскричал он. - Как
чудесно, что вы заглянули, мой дорогой!.. Проходите же!.. Проходите, не
стойте!.. - слегка подталкивая сзади, пригнал его в комнату, увешанную
цветастыми блюдцами, темными громоздкими давящими картинами и различными
фотографиями в вычурных деревянных рамках. - Мара! Мара!.. Посмотри же,
кто к нам пришел!..
Появилась заспанная всклокоченная испуганная Марьяна, у которой
из-под халата торчала нижняя юбка, и, как курица, злобно уставилась на
Игнациуса.
- Здравствуйте. Извините меня, - неловко сказал он.
- Чаю нам! Чаю!.. - кричал Созоев.
Он стремительно хохотал, словно булькал водою, и делал массу лишних
движений. Элегантный костюм сидел на нем, как на арбузе. Округлившись, без
складок. Галстук броско алел на выпирающем животе. И блистали граненые
запонки на манжетах. Игнациус, проваленный в кресло, зажал ладони между
колен. Он всей кожей ощущал, что - серьезные неприятности. Потому что
иначе не стали бы его вызывать.
1 2 3 4 5 6