Начнем с чего-нибудь простенького. (Берет со стола листок от яблока.) Я изображу этот листок графически, выведу уравнение... И ты, наставник Томасины Каверли, прославишься в веках, а о лорде Байроне никто и не вспомнит.
Септимус заканчивает манипуляции с письмом. Кладет его в карман.
Септимус (строго). Вернемся к Клеопатре.
Томасина. Так это Клеопатра?! Ненавижу!
Септимус. Ненавидите? Почему?
Томасина. Она оболванила женщин! Из-за нее на уме у всех одна любовь. Новая любовь, далекая любовь, утраченная любовь... Второй такой провокаторши ни в литературе, ни в истории не сыскать! Не успевает римский генерал бросить якорь под ее окнами, как целая империя летит в тартарары. Империю попросту сдают в заклад - за ненадобностью. Будь на ее месте королева Елизавета, она бы сумела повернуть историю по-другому. Мы любовались бы сейчас пирамидами Рима и великим сфинксом Вероны...
Септимус. Боже упаси.
Томасина. Но не тут-то было! Эта египетская дурочка заключает врага в карнальное объятие, а он сжигает дотла великую Александрийскую библиотеку и даже штраф не платит за невозвращенные книги. Септимус! Как? Как пережить такую утрату?! Сгорели все греческие трагедии и комедии! Не меньше двухсот пьес Эсхила, Софокла, Еврипида; тысячи стихотворений; личная библиотека Аристотеля, которую привезли в Египет предки этой идиотки! Да как же нам утешиться в своей скорби?
Септимус. Очень просто. Чем подсчитывать убытки, прикинем лучше, что осталось в целости и сохранности. Семь пьес Эсхила, семь - Софокла, девятнадцать - Еврипида. Миледи! Об остальных и горевать не стоит, они нужны вам не больше пряжки, которая оторвалась от вашей туфельки в раннем детстве, не больше, чем этот учебник, который наверняка потеряется к вашей глубокой старости. Мы подбираем и, одновременно, роняем. Мы - путники, которые должны удерживать весь свой скарб в руках. Выроним - подберут те, кто идет следом. Наш путь долог, а жизнь коротка. Мы умираем в дороге. И на этой дороге скапливается весь скарб человечества. Ничто не пропадает бесследно. Все потерянные пьесы Софокла обнаружатся - до последнего слова. Или будут написаны заново, на другом языке. Люди снова откроют древние способы исцеления недугов. Настанет час и для математических открытий, тех, которые лишь померещились гениям - сверкнули и скрылись во тьме веков. Надеюсь, миледи, вы не считаете, что, сгори все наследие Архимеда в Александрийской библиотеке, мы бы сейчас не имели... да хоть штопора для бутылок? У меня, кстати, нет ни малейших сомнений, что усовершенствованная паровая машина, которая приводит в такой экстаз господина Ноукса, была впервые начерчена на папирусе. И пар, и медные сплавы были изобретены не в Глазго. Так на чем мы остановились? Позвольте... Попробую-ка я сделать для вас вольный перевод. Когда мы учились в Харроу, вольные переводы давались мне даже лучше, чем лорду Байрону. (Забирает у нее листок, внимательно изучает текст, раздумывает над парой латинских фраз и начинает.) Итак: "Корабль, где восседала королева, подобен был... златому трону и сиял... на водах жарких, знойных, точно пламя..." - Так-так, что здесь? - "А... пурпур парусов под сладким ветром дышал и волновался, точно грудь..."
Томасина (сообразив, что ее провели, приходит в бешенство). Обманщик!
Септимус (невозмутимо). "И слаженно серебряные весла..."
Томасина. Обманщик!
Септимус. "...под звуки флейты били по воде, пеня ее, дразня и возбуждая".
Томасина (вскочив). Обманщик! Обманщик! Обманщик!
Септимус (уже без всяких запинок, с невероятной легкостью).
Сама же королева так прекрасна
была, что не сказать словами.
Под сенью томной возлежа...
Томасина. Чтоб ты сдох!
Томасина в слезах убегает в сад. В дверях она чуть не сталкивается с Брайсом. Скрывается из виду. Брайс входит в комнату.
Брайс. Бог мой, старина, что ты ей такого сказал?
Септимус. Сказал? А что я ей сказал?
Брайс. Ходж!
Септимус выглядывает за дверь, слегка озабоченный поведением Томасины, и видит Чейтера. Тот ищет, за что бы спрятаться.
Септимус. Чейтер! Мой любезный друг! Не прячьтесь! Входите, сэр! Смелее!
Оробевший Чейтер позволяет втянуть себя в комнату. Брайс пыжится как индюк, то есть держится с большим достоинством.
Чейтер. Капитан Брайс оказал мне честь... то есть... сэр... все, что вы имеете сказать мне, сэр... адресуйте капитану Брайсу.
Септимус. Занятно. (Обращается к Брайсу.) Ваша жена вчера не появлялась, сэр. Надеюсь, она не больна?
Брайс. Моя жена? У меня нет жены. Какого черта?! Что ты имеешь в виду?
Септимус начинает было отвечать, но затем озадаченно замолкает. Поворачивается к Чейтеру.
Септимус. Не понимаю вашего уговора, Чейтер. А к кому я должен адресоваться, когда хочу обратиться к капитану Брайсу?
Брайс. Берегись, Ходж! Не увиливай!
Септимус (Чейтеру). Кстати, Чейтер... (Осекшись, поворачивается к Брайсу и продолжает.) Кстати, Чейтер, у меня для вас потрясающая новость. Кто-то повадился писать письма от вашего имени. Совершенно дикие и невразумительные. Последнее получил полчаса назад.
Брайс (сердито). Ходж! Позаботься о своей чести! Не способен обсуждать дело, не ерничая, - назови своего секунданта, и он будет представлять теб сообразно достоинству дворянина. Уж, наверно, твой друг Байрон окажет тебе эту услугу.
Септимусу надоело дурачиться.
Септимус. Да, он окажет мне эту услугу. (Настроение Септимуса изменилось, он поворачивается к Чейтеру.) Сэр, сожалею, я нанес вам незаслуженную обиду. Вы - не подлец и не поэт. Вы - хороший, честный малый.
Чейтер (радостно). О! Вот это другой разговор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31