Какая все это глупость! – продолжал размышлять лорд Малквист.
– Я все равно хочу посмотреть, – настаивала Джейн.
– Можно подумать, на улицах выстроятся глумливые индусы, шахтеры и солдатские вдовы… Но если вдуматься, это не имеет ничего общего с тем, что он делал или не делал. Он был памятником, а когда памятник рушится, всей нации официально предписано изъявлять скорбь.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, Фэлкон, я хочу увидеть оркестры и солдат.
– К. Дж. Кей, суррейский военачальник, держал в жилетном кармане золотые ножнички, чтобы отрезать обратный билет, – немного помолчав, заметил девятый граф.
– Бедный О'Хара, – сказала Джейн. – Наверно, он промок до нитки.
Серые послушно процокали по сияющей от дождя Парк-лейн, а О'Хара поежился под отсыревшей горчично-желтой накидкой и нахлобученной на лоб шляпой, между которыми торчала мокрая трубка.
– Когда он доберется домой, дайте ему виски с горячим молоком, – посоветовала Джейн.
– Днем мой дед охаживал слуг кнутом, а перед сном подносил им стаканчик, чтобы они не устроили переворот ночью.
– Бедный О'Хара, – повторила Джейн. – Готова поклясться, он вас ненавидит.
– Диалог классов должен быть напряженным – иначе как в противном случае их различить? Социалисты уважают своих слуг, а потом удивляются, что те голосуют за консерваторов. Не слишком-то умно.
Он зевнул, прикрыв рот перчаткой. Карета обогнула Гайд-парк-корнер, мемориалы автоматчикам и артиллеристам и стала подниматься на Конститьюшн-хилл.
Джейн пискнула:
– Господи!.. Что это?
– Ролло!
На стене, окружающей сады Букингемского дворца, притаился лев с розовой птицей в зубах. Он выскочил на дорогу перед каретой и помчался вверх по холму.
– Гони за ним, О'Хара!
О'Хара щелкнул кнутом, и лошади понеслись галопом.
– Фэлкон, что это было?
– Ролло. Бедняга потерялся несколько дней назад.
– Он что-то ел.
– Я знаю, он питает слабость к фламинго. Боюсь, ее величество будет недовольна. В прошлый раз она явно была недовольна… Боже мой, для этого потребуется вся деликатность сэра Мортимера.
* * *
Он подождал под деревьями, когда закончится дождь, а потом вновь погнал осла вперед. Осел чихнул. Они вымокли и продрогли, но Воскресший Христос этого почти не замечал. Теперь, когда он опять остался в одиночестве, на него снизошли великий покой и уверенность, которые избавили его от бремени сомнений, страхов и нерешительности. Бремя осла было не столь эфемерным, но в некоторой степени защищало его от непогоды.
Когда они вывернули на дорогу, Воскресший Христос с удовольствием, но без удивления увидел, что по обеим ее сторонам столпились люди. Он придал своей физиономии выражение сдержанного презрения, схожего с ослиным, и они потрусили вперед.
* * *
Джаспер Джонс – глаза тверды как кремень – выехал на площадь. Дождь прекратился, но его кожаные краги блестели от сырости, а с полей шляпы срывались капельки воды. От дождя лошадь потемнела, будто ее надраили ваксой.
Джаспер направил лошадь на площадь, не позволяя себе обращать внимание на взгляды людей, которые за ним наблюдали. Многие узнавали его и говорили друг дружке: «Смотрите, вот он, Самый Голодный Пистоль Запада, человек с самыми свиными бобами прямо из банки».
Он ухмыльнулся под шляпой и выехал на открытое пространство, где находились фонтаны, а когда лошадь опустила голову, чтобы напиться, он соскользнул на землю, огляделся и увидал Долговязого Джона Убоище, который прислонился к каменному пьедесталу под Георгом IV.
– Убоище!
Долговязый Джон обернулся.
– Привет, Джаспер, – сказал он.
– Я искал тебя, – произнес Джаспер Джонс.
Все вдруг стихло. Они стояли лицом друг к другу, их разделяло двадцать ярдов пустой земли. Глаза Джаспера были тверды, как серебряные доллары. Он шагнул вперед и шпорой располосовал себе икру.
– Я говорил тебе держать свои грабли сборщика хлопка подальше от моей крали, Убоище.
Долговязый Джон оглянулся, но большинство людей смотрели в другую сторону. Он облизнул губы и нервно улыбнулся.
– А не пошел бы ты? – спросил он. – Я хочу посмотреть похороны.
– Да я тебя самого схороню, Убоище. У меня послание от нее, и ты получишь его из дула сорокапятки. Доставай пушку.
Долговязый Джон опять облизнул губы:
– Послушай, не надо так. Все равно ей на тебя плевать.
– Доставай пушку, вонючий койот, – проскрежетал Джаспер Джонс. Его глаза были тверды, как Скалистые горы.
– Не хочу, – ответил Долговязый Джон. – Я со всем этим покончил.
– Тогда я досчитаю до пяти, а потом пристрелю тебя как собаку, – процедил Джаспер Джонс. Он стоял расслабленно, правая рука повисла вдоль бедра.
– У тебя, видать, не все дома.
– Один…
– Джаспер?
– Два…
Долговязый Джон облизнул губы. За ним высилась стена.
– Три…
– Это нечестно! – Он заплакал. – Это просто нечестно, я устал от всего этого, устал ездить, стрелять и бегать – от себя не убежишь, говорил мне папочка!.. Я устал, я хочу сложить оружие!
– Четыре…
– Хочу осесть, обзавестись бабенкой, несколькими детишками, клочком земли для вспашки… – рыдал Убоище.
– Пять.
Убоище со всхлипом потянулся за револьвером. Тот со стуком упал на землю, прогремел выстрел из 45-го калибра: Джаспер опередил его и прострелил себе ногу. Джаспер выругался и осел. Долговязый Джон, стремительный, как гремучая змея, сграбастал свой кольт, пальнул Джасперу в живот и бросился через площадь мимо умирающего на коленях Джаспера. Горный лев с фламинго в зубах проскочил перед ним и бросился на спины толпы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51