И опять Академия Космобиологии оставит открытым
вопрос о существовании жизни в системах голубых звезд. А эта жизнь есть,
есть, есть и нужно только до нее дотянуться. Дотянуться до Владиславы,
планеты голубой звезды ЕН 17".
Горбовский посмотрел на Сидорова и ласково сказал:
- В конце концов, зачем вам обязательно лететь с нами? У нас есть
свой биолог. Прекрасный биолог Перси Диксон. Он немножко сумасшедший, но
он доставит вам образцы какие угодно и в любых количествах.
- Эх! - сказал Сидоров и махнул рукой.
- Честное слово, - сказал Горбовский, - вам бы у нас очень не
понравилось. А так все будет в порядке. Мы высадимся и доставим вам все,
что вам нужно. Дайте нам только инструкции.
- И вы все сделаете наоборот, - сказал Сидоров. - Квиппа тоже просил
инструкции, а потом привез два контейнера с пеницеллой. Обыкновенная
земная плесень. Вы же не знаете условий работы на Владиславе. Вам там
будет не до моих инструкций.
- Что верно, то верно, - вздохнул Горбовский. - Условий мы не знаем.
Придется вам подождать еще немножко, Михаил Альбертович.
Валькенштейн удовлетворенно кивнул.
- Хорошо, - сказал Сидоров. Глаза его совсем закрылись. - Тогда
возьмите хоть инструкции.
- Обязательно, - сказал Горбовский. - Непременно.

На протяжении последующих сорока циклов Горбовский произвел
шестнадцать поисков. Он работал на превосходном импульсном планетолете
"Скиф-Алеф", который ему предоставил Бадер. Первые пять поисков он
произвел в одиночку, пробуя экзосферу Владиславы на полюсах, на экваторе,
в различных широтах. Наконец он облюбовал район Северного полюса и стал
брать с собой Валькенштейна. Они раз за разом погружались в атмосферу
черно-оранжевой планеты и раз за разом, как пробки из воды, выскакивали
обратно. Но с каждым разом они погружались все глубже.
Бадер подключил к работе десантников три обсерватории, которые
непрерывно информировали Горбовского о передвижении метеорологических
фронтов в атмосфере Владиславы. По приказу Бадера было возобновлено
производство атомарного водорода - горючего для "Скиф-Алефа" (расход
горючего оказался непредвиденно громадным). Исследования химического
состава атмосферы бомбозондами с мезонными излучателями были прекращены.
Валькенштейн и Горбовский возвращались после поисков измученные и
измочаленные и жадно набрасывались на еду, после чего Горбовский
пробирался к ближайшему дивану и подолгу лежал, развлекая друзей
разнообразными сентенциями.
Сидоров по приглашению Горбовского остался на "Тариэле". Ему
разрешили установить в тестерных пазах "Скиф-Алефа" контейнеры-ловушки для
биообразцов и биологическую экспресс-лабораторию. При этом он несколько
потеснил хозяйство атмосферного физика Лю. Впрочем, толку от этого было
мало: контейнеры возвращались пустыми, записи экспресс-лаборатории не
поддавались расшифровке. Воздействие магнитных полей бешеной атмосферы на
приборы менялось хаотически, и экспресс-лаборатория требовала руки
человека. Вылезая из кессона, Горбовский прежде всего видел лоснящийся
череп Сидорова и молча хлопал себя ладонью по лбу. Однажды он сказал
Сидорову: "Дело в том, Михаил Альбертович, что вся биология вылетает у
меня из головы на сто двадцатом километре. Там ее просто вышибает. Уж
очень там страшно. Того и гляди убьешься".
Иногда Горбовский брал с собой Диксона. После каждого такого поиска
волосатый биолог отлеживался. В ответ на робкую просьбу Сидорова
присмотреть за приборами Диксон прямо ответил, что никакими посторонними
делами заниматься не собирается. ("Просто не хватает времени, мальчик...")
Никто из них не собирается заниматься посторонними делами, с горечью
думал Сидоров. Горбовский и Валькенштейн ищут город, Валькенштейн и Лю
заняты атмосферой, а Диксон изучает божественные пульсы всех троих. И они
тянут, тянут, тянут с высадкой... Почему они не торопятся? Неужели им все
равно?
Сидорову казалось, что он никогда не поймет этих странных людей,
именуемых десантниками. Во всем огромном мире знали десантников и
гордились ими. Быть личным другом десантника считалось честью. Но тут
оказывалось, что никто не знал толком, что такое десантник. С одной
стороны, это что-то неимоверно смелое. С другой - что-то позорно
осторожное: они возвращались. Они всегда умирали естественной смертью. Они
говорили: "Десантник - это тот, кто точно рассчитает момент, когда можно
быть нерасчетливым". Они говорили: "Десантник перестает быть десантником,
когда погибает". Они говорили: "Десантник идет туда, откуда не
возвращаются машины". И еще они говорили: "Можно сказать: он жил и умер
биологом. Но следует говорить: он жил десантником, а погиб биологом". Все
эти высказывания были очень эмоциональны, но они совершенно ничего не
объясняли. Было время, когда Сидоров тоже восхищался десантниками.
Например, в школе, когда спорил с Капитаном о Горбовском... Но одно дело -
восхищаться, сидя за партой, и совсем другое - смотреть, как Горбовский
черепахой ползет по километрам, которые можно было бы преодолеть одним
рискованным, но молниеносным броском.
Вернувшись из шестнадцатого поиска, Горбовский объявил, что
собирается приступить к исследованию последней и самой сложной части пути
к поверхности Владиславы.
- До поверхности остаются двадцать пять километров совершенно
неизученного слоя, - сказал он, по обыкновению помаргивая сонными глазами
и глядя поверх голов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85