Моряк дисциплинирован и аккуратен. К тому же мне очень не понравилось, что в уголках его губ все время мелко пузырились слюни, а он не обращал на это никакого внимания.
-- Это очень хорошо, что вы пришли к нам! Это превосходно! Русские не должны оставаться в стороне. Между прочим, известно ли вам, что в Латвии до сорокового года, пока коммунисты не разогнали социал-демократов, в их составе были и русские?
-- Я, пожалуй, не смог бы назвать имен, но в общих чертах положение мне известно. Кстати, если мне не изменяет память, до того, как коммунисты изгнали социал-демократов, это сделал Карлис Улманис. Верней, он не изгнал их, а элементарно пересажал.
-- Ни одного не уничтожил, заметьте. Ни одного. -- "Сомнительная заслуга", -- подумал я, но развивать эту мысль не стал. Бывший президент Латвии сочувственно относился к идеям фюрера, особенно в той части, которая оправдывала диктатуру. Латвию в сороковом "сдал" без трепыханий. Но нужно быть латышом, чтоб понимать национальный пиетет перед Карлисом Улманисом. Надеюсь, понятно, почему через несколько лет латыши избрали президентом Гунтиса Улманиса, племянника того, довоенного?
-- Я так понимаю, что партии как таковой пока нет. Есть инициативная группа. Задача -- собрать народ, подготовить Устав и официально зарегистрировать организацию. Так? -- перевел я разговор в деловое русло.
-- Уцелевшие социал-демократы в сороковом перебрались в Швецию. Фактически они сохранили партию. Но вы правы: нам здесь предстоит создать все эаново, а с коллегами в Стокгольме мы будем координировать наши действия. Предварительные переговоры проведены, нам обещана поддержка с их стороны. В том числе и материальная. В скромных пределах, разумеется.
-- Я мог бы, в свою очередь, поместить заметку в русской газете, рассказать о создании партии и, таким образом, привлечь новых людей.
-- Отлично! Но имейте в виду: бывшим коммунистам у нас не место. Вы-то сами, надеюсь, не член партии?
-- Нет.
Я решил не вдаваться в излишние подробности. Мой антикоммунизм был скорее философским, чем практическим. Неприязнь (ненависть во мне так и не вызрела) я испытывал к вождям, идеологам, руководителям, партийным карьеристам. Рядовые коммунисты, работяги или даже те, кто принимал должность в одном пакете с необходимостью членства в партии, не вызывали у меня отрицания. Нет, я не страдал от избытка принципиальности. А чересчур принципиальным людям не верил тогда и не верю теперь. Потому что в одном случае мы имеем дело с проходимцами высшей пробы, а в другом -- с идиотами. Много позже, пожив на Западе, я пришел к убеждению, что коммунисты даже полезны. Они составляют некий противовес тем, кто занимает в обществе правые крайние позиции. Вот пусть там и сидят!
-- Валера, -- как-то утром сказала мне жена, третья, между прочим, законная супруга (вторая во время развода заявила о моей неуживчивости, на что я отреагировал следующим образом: "Уважаемый суд! То обстоятельство, что я нахожусь в зале суда вторично по поводу развода, действительно, характеризует меня в определенной мере как неуживчивого человека. Но о каких чертах характера тогда свидетельствует то, что эта женщина, -- я кивнул в сторону бывшей жены, -- участвует в бракоразводном процессе в ... шестой! раз?" Брак наш был скоротечным как дуэль, и я узнал об этом факте ее биографии недавно и совершенно случайно. Фактишко тщательно был замаскирован и прикрыт чистенькой паспортиной. Суд удовлетворенно выдохнул и впаял каждому равную сумму штрафа. После чего я тоже почувствовал себя удовлетворенным). -- Валера, зачем тебе все это надо? Какого черта ты полез в политику? -- У нее было много достоинств чисто женского свойства. -- Зачем транжирить время на какую-то чушь, когда есть поставленное дело, приносящее в дом деньги? И неужели интересы латышей ты ставишь выше интересов русских?
-- Я на поле свободный защитник, понимаешь? "Либеро", -- она знала, что такое свободный защитник, так как пришлось ей побывать на стадионах в Одессе, Москве, Сочи, Ленинграде. Словом, везде, куда нас заносило с культурно-просветительной целью. -- Но, в отличие от футболистов, я свободен от обязанности играть только за одну команду и вольно перехожу на сторону тех, кто проигрывает. Послушай, Катюша, а почему в доме нет сыра? (Я разочарованно смотрел в полупустой холодильник.)
-- И творога нет, и мяса нет, -- отвлеченно подтвердила жена. -- Цены растут, но ты, кажется, об этом не догадываешься и выделяешь на семью те же деньги, что и раньше.
-- Вот как?
Жена моя не работала по моему же настоянию. Есть что-то очень мужское в том, чтоб быть способным содержать семью. Упрек бил по самолюбию. К тому же я ненавижу вопрос: "Зачем тебе это надо?" Он унизительный и бесцеремонный, этот вопрос. Я его всегда расценивал как оскорбительное покушение на свободу, на мою личную свободу. Мать твою за ногу! Как часто им меня нагружали, этим вопросом! Недоуменно, с издевкой, невинно, в шутку, злобно, по природной тупости. Однажды знакомый латыш, основательно воткнув кулак мне под ребро (проявление дружеского расположения), сказал:
-- А я вот никуда не лезу. Мне работать надо. Я -- латыш не лезу, а зачем
тебе -- нелатышу это надо?
-- Мы с тобой просто разные люди, Айвар, -- ответил я, сдерживая раздражение. В тот момент я ненавидел его.
Через два года (когда будет упразднено КГБ) он станет известным национальным политиком Латвии.
-- Возьми, -- я протянул жене пару затертых купюр. -- Через неделю добавлю. С учетом инфляции, конечно.
Низкий, чудовищно, уровень знаний бывших советских школьников шокировал. Выяснилось, например, что многие не улавливают разницы между социал-демократами и национал-социалистами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14