Мы не знаем, кто он, но от нашего имени, друзья мои, я выражаю ему благодарность и прошу вас поддержать меня.
Весь зал поднялся как один человек, и стены дрогнули от грома приветственных кликов. Потом все снова уселись по местам, а мистер Берджес извлек из кармана сюртука конверт. Публика, затаив дыхание, следила за тем, как он вскрыл его и вынул оттуда листок бумаги. Медленно, выразительно Берджес прочел то, что там было написано, а зал, словно зачарованный, вслушивался в этот волшебный документ, каждое слово которого стоило слитка золота:
– «Я сказал несчастному чужестранцу следующее: „Вы не такой уж плохой человек. Ступайте и постарайтесь исправиться“. – И, прочитав это, Берджес продолжал: – Сейчас мы узнаем, совпадает ли содержание оглашенной мною записки с той, которая хранится в мешке. А если это так, – в чем я не сомневаюсь, – то мешок с золотом перейдет в собственность нашего согражданина, который отныне будет являть собой в глазах всей нации символ добродетели, доставившей городу Гедлибергу всенародную славу… Мистер Билсон!
Публика уже приготовилась разразиться громом рукоплесканий, по вместо этого оцепенела, словно в параличе. Секунды две в зале стояла глубокая тишина, потом по рядам пробежал шепот. Уловить из него можно было примерно следующее:
– Билсон ? Ну нет, это уж слишком! Двадцать долларов чужестранцу или кому бы то ни было – Билсон? Расскажите это вашей бабушке!
Но тут у собрания вновь захватило дух от неожиданности, ибо обнаружилось, что одновременно с дьяконом Билсоном, который стоял, смиренно склонив голову, в одном конце зала, – в другом, в точно такой же позе, поднялся стряпчий Уилсон. Минуту в зале царило недоуменное молчание. Озадачены были все, а девятнадцать супружеских пар, кроме того, и негодовали.
Билсон и Уилсон повернулись и оглядели друг друга с головы до пят. Билсон спросил язвительным тоном:
– Почему, собственно, поднялись вы, мистер Уилсон?
– Потому что имею на это право. Может быть, вас не затруднит объяснить, почему поднялись вы?
– С величайшим удовольствием. Потому что это была моя записка.
– Наглая ложь! Ее написал я!
Тут уж оцепенел сам преподобный мистер Берджес. Он бессмысленно переводил взгляд с одного на другого и, видимо, не знал, как поступить. Присутствующие совсем растерялись. И вдруг стряпчий Уилсон сказал:
– Я прошу председателя огласить подпись, стоящую на этой записке.
Председатель пришел в себя и прочел:
– Джон Уортон Билсон.
– Ну что?! – возопил Билсон. – Что вы теперь скажете? Как вы объясните мне и оскорбленному вами собранию это самозванство?
– Объяснений не дождетесь, сэр! Я публично обвиняю вас в том, что вы ухитрились выкрасть мою записку у мистера Берджеса, сняли с нее копию и скрепили своей подписью. Иначе вам не удалось бы узнать эти слова. Кроме меня, их никто не знает – ни один человек!
Положение становилось скандальным. Все заметили с прискорбием, что стенографы строчат как одержимые. Слышались голоса: «К порядку! К порядку!» Берджес застучал молоточком по столу и сказал:
– Не будем забывать о благопристойности! Произошло явное недоразумение, только и всего. Если мистер Уилсон давая мне письмо, – а теперь я вспоминаю, что это так и было, – значит, оно у меня.
Он вынул из кармана еще один конверт, распечатал его, пробежал записку и несколько минут молчал, не скрывая своего недоумения и беспокойства. Потом машинально развел руками, хотел что-то сказать и запнулся на полуслове. Послышались крики:
– Прочтите вслух, вслух! Что там написано?
И тогда Берджес начал, еле ворочая языком, словно во сне:
– «Я сказал несчастному чужестранцу следующее: «Вы не такой плохой человек. (Все с изумлением уставились на Берджеса.) Ступайте и постарайтесь исправиться». (Шепот: «Поразительно! Что это значит?») Внизу подпись, – сказал председатель, – «Терлоу Дж. Уилсон».
– Вот видите! – крикнул Уилсон. – Теперь все ясно. Я так и знал, что моя записка была украдена!
– Украдена? – возопил Билсон. – Я вам покажу, как меня…
Председатель. Спокойствие, джентльмены, спокойствие! Сядьте оба, прошу вас!
Они повиновались, негодующе тряся головой и ворча что-то себе под нос. Публика была ошарашена – вот странная история! Как же тут поступить?
И вдруг с места поднялся Томсон. Томсон был шапочником. Ему очень хотелось принадлежать к числу девятнадцати, но такая честь была слишком велика для владельца маленькой мастерской. Томсон сказал:
– Господин председатель, разрешите мне обратиться к вам с вопросом: неужели оба джентльмена правы? Рассудите сами, сэр, могли ли они обратиться к чужестранцу с одними и теми же словами? На мой взгляд…
Но его перебил поднявшийся с места скорняк. Скорняк был из недовольных. Он считал, что ему сам бог велел занять место среди девятнадцати, но те его никак не признавали. Поэтому он держался грубовато и в выражениях тоже не очень стеснялся.
– Не в этом дело. Такая вещь может случиться раза два за сто лет, но что касается прочего, то позвольте не поверить. Чтобы кто-нибудь из них подал нищему двадцать долларов? (Жидкие аплодисменты.)
Уилсон. Я подал!
Билсон. Я подал!
И оба стали уличать друг друга в краже записки.
Председатель. Тише. Садитесь, прошу вас. Обе записки все время находились при мне.
Чей-то голос. Отлично! Значит, больше и говорить не о чем!
Скорняк. Господин председатель, по-моему, теперь все ясно: одни из них забрался к другому под кровать, подслушал разговор между мужем и женой и выведал их тайну. Я бы не хотел быть слишком резким, но да будет мне позволено сказать, что они оба на это способны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19