Морниел скинул ноги с кровати и уставился на это чудо.
- Что за...
Видение опять исчезло.
- Что т-тут происходит? - запинаясь, выдавил он из себя. - Что
т-такое?
- Не знаю, - отозвался я. - Но, что бы это ни было, оно постепенно
влезает к нам.
Еще раз высокие звуки. Посреди комнаты на полу появился пурпурный
ящик. Он делался все темнее, темнее и материальнее. Звуки становились все
более высокими, они слабели и наконец, когда ящик стал непрозрачным,
умолкли совсем.
Дверца ящика открылась. Оттуда шагнул в комнату человек; одежда у
него вся была как бы в завитушках.
Он посмотрел сначала на меня, затем на Морниела.
- Морниел Метауэй? - осведомился он.
- Д-да, - сказал Морниел, пятясь к холодильнику.
- Мистер Метауэй, - сказал человек из ящика. - Меня зовут Глеску. Я
принес вам привет из 2487 года нашей эры.
Никто из нас не нашелся, что на это ответить. Я поднялся со стула и
стал рядом с Морниелом, смутно ощущая необходимость быть поближе к
чему-нибудь хорошо знакомому.
Некоторое время все сохраняли исходную позицию. Немая сцена.
2487-й, подумал я. Нашей эры. Ни разу не приходилось мне видеть
никого в такой одежде. Более того, я никогда и не воображал никого в такой
одежде, хотя, разыгравшись, моя фантазия способна на самые дикие взлеты.
Одеяние не было прозрачным, но и не то чтоб вовсе светонепроницаемым.
Переливчатое - вот подходящий термин. Различные цвета и оттенки неутомимо
гонялись друг за другом вокруг завитушек. Здесь, видимо, предполагалась
некая гармония, но не такого сорта, чтоб мой глаз мог уловить ее и
опознать.
Сам прибывший, мистер Глеску, был примерно одного роста со мною и
Морниелом и выглядел только чуть постарше нас. Но что-то в нем ощущалось
такое - даже не знаю, назовите это породой, если угодно, подлинным
внутренним величием и благородством, которые посрамили бы даже герцога
Веллингтонского. Цивилизованность, может быть. То был самый цивилизованный
человек из всех, с кем мне до сих пор доводилось встречаться.
Он шагнул вперед.
- Думаю, - произнес он удивительно звучным, богатым обертонами
голосом, - что нам следует прибегнуть к свойственной двадцатому столетию
церемонии пожатия рук.
Так мы и сделали - осуществили свойственную двадцатому столетию
церемонию пожатия рук. Сначала Морниел, потом я, и оба очень робко. Мистер
Глеску проделал это с неуклюжестью фермера из Айовы, который впервые в
жизни ест китайскими палочками.
Церемония окончилась, гость стоял и широко улыбался нам. Или, вернее,
Морниелу.
- Какая минута, не правда ли? - сказал он. - Какая историческая
минута!
Морниел испустил глубокий вздох, и я почувствовал, что долгие годы, в
течение которых ему то и дело приходилось неожиданно сталкиваться на
лестнице с судебными исполнителями, требующими уплаты долгов, не пропали
даром. Он быстро приходил в себя, его мозг включался в работу.
- Как вас понимать, когда вы говорите "историческая минута"? -
спросил он. - Что в ней такого особенного? Вы что - изобретатель машины
времени?
- Я? Изобретатель? - мистер Глеску усмехнулся. - О нет, ни в коем
случае. Путешествие по времени было изобретено Антуанеттой Ингеборг в...
после вашей эпохи. Вряд ли стоит сейчас говорить об этом, поскольку в моем
распоряжении всего полчаса.
- А почему полчаса? - спросил я. Не оттого, что меня это так уж
интересовало, а просто вопрос показался уместным.
- Скиндром рассчитан только на этот срок. Скиндром - это... В общем,
это устройство, позволяющее мне появляться в вашем периоде. Расход энергии
так велик, что путешествия в прошлое осуществляются лишь раз в пятьдесят
лет. Правом на проезд награждают, как Гобелем... Надеюсь, я правильно
выразился? Гобель, да? Премия, которую присуждали в ваше время.
Меня вдруг осенило.
- Нобель! Может быть, вы говорите о Нобеле? Нобелевская премия!
Он просиял.
- Вот-вот. Таким путешествием награждают выдающихся
исследователей-гуманитариев - что-то вроде Нобелевской премии. Единожды в
пятьдесят лет человек, которого Совет хранителей избирает как наиболее
достойного... В таком духе. До сих пор, конечно, эту возможность всегда
предоставляли историкам, и они разменивали ее на осаду Трои, первый
атомный взрыв в Лос-Аламосе, открытие Америки и тому подобное. Но на сей
раз...
- Понятно; - прервал его Морниел дрогнувшим голосом. (Мы оба вдруг
сообразили, что мистер Глеску знает имя Морниела.) - А что же исследуете
вы?
Мистер Глеску слегка поклонился.
- Искусство. Моя профессия - история искусства, а узкая
специальность...
- Какая? - голос Морниела уже не дрожал, а, наоборот, стал
пронзительно громким. - Какая же у вас узкая специальность?
Мистер Глеску опять слегка наклонил голову.
- Вы, мистер Метауэй. Без страха услышать опровержение смею сказать,
что в наше время из всех здравствующих специалистов я считаюсь наиболее
крупным авторитетом по творчеству Морниела Метауэя. Моя узкая
специальность - это вы.
Морниел побелел. Он медленно добрел до кровати и рухнул на нее, ноги
у него стали будто ватные. Несколько раз он открывал и закрывал рот, не в
силах выдавить из себя ни единого звука. Зятем глотнул, сжал кулаки и
обрел контроль над собой.
- Хотите сказать, - прохрипел он, - что я знаменит? Насколько
знаменит?
- Знамениты?.. Вы, дорогой сэр, выше славы. Вы один из бессмертных,
гордость человечества.
1 2 3 4 5 6 7