Виктория Токарева
Пираты в далёких морях
* * *
Для технического проекта число единиц оборудования подсчитывают отдельно по номенклатуре и каждому типоразмеру…
Я стал думать, как перевести на английский язык «типоразмер», но в это время в мою дверь позвонили.
Я отворил дверь и увидел соседку с девятого этажа по имени Тамара: Тамара сказала, что завтра в девять утра ей необходимо быть в больнице и чтобы я её туда отвёз.
Мне захотелось спросить: «А почему я?» С Тамарой мы живём в одном подъезде, но встречаемся крайне редко, примерно раз в месяц возле почтового ящика. У меня квартира номер 89, а у Тамары 98, и почтальон часто бросает мою корреспонденцию в Тамарин ящик. И наоборот. Это единственное, что нас связывает, и совершенно неясно — почему в больницу с Тамарой должен ехать я, а не её муж.
— А почему я? — спросил я.
Тамара задумалась, обдумывая мой вопрос, потом подняла на меня глаза и спросила:
— Значит, не повезёшь?
Я смутился. Я понял: если я сейчас скажу «нет», Тамара повернётся и уйдёт, а у меня будет нехорошо на душе и я не смогу работать. Как нервный человек, я услышу Тамарины претензии, я стану мысленно на них отвечать и пропущу время, в которое я засыпаю, а потом не смогу его догнать. Я начну гулко вздыхать и думать. Причём думать не впрок, например на завтра, а задним числом.
Я продумаю уже произнесённые слова и уже совершённые поступки. На все это уйдёт ночь, следующий день, выброшенный из работы, плюс полкилометра нервов. А на то, чтобы отвезти Тамару в больницу и вернуться, уйдёт два часа. Два часа плюс ощущение нравственного комфорта.
— Пожалуйста, — сказал я. — Я отвезу.
— В восемь тридцать. Внизу, — уточнила Тамара и ушла.
Я совершенно не умею отказывать, если меня о чем-то просят. В медицине это называется: «гипертрофия обратной связи». Это значит: в общении с другим человеком я полностью ставлю себя на место партнёра и забываю о своих интересах.
Очень может быть, что в моем роду какой-нибудь далёкий предок был страшный хам. И моя деликатность — это как бы компенсация природе, действующей по закону высшего равновесия. Я плачу природе долг за своего предка.
Я лёг спать и скоро заснул с ощущением нравственного комфорта. А Тамарин муж, должно быть, заснул возле толстой и красивой Тамары с ощущением нравственного дискомфорта и человеческой несостоятельности. Больница находилась у черта на рогах. Я притормозил машину возле вывески.
— Пойдём со мной! — велела Тамара.
— Я лучше тебя здесь подожду, — уклонился я. — Я боюсь.
— Значит, тебе страшно, а мне нет.
— А зачем ты сюда приехала? — спросил я.
— Мне надо исключить, — хмуро ответила Тамара.
— А в другом месте нельзя исключить?
— Здесь специалисты лучше.
Тамара вылезла из машины и пошла к каменной широкой лестнице. Я запер машину и поплёлся следом за Тамарой, как Орфей за Эвридикой.
Мы вошли в вестибюль.
Тамара взяла в регистратуре какую-то карточку, потом села в какую-то очередь и посадила меня возле себя. Я хотел спросить: долго ли надо сидеть, но постеснялся такого житейского вопроса на таком, в сущности, трагическом фоне.
— Почему муж с тобой не поехал? — спросил я.
— А я и не хочу, чтобы он ехал. Я от него скрываю.
— Почему?
— Муж любит жену здоровую, брат сестру богатую…
— Это если муж и брат — гады, — сказал я с убеждением.
— Почему гады? Нормальные люди. Это нормально.
— Если это нормально, то это ужасно…
Тамара промолчала.
Против меня у другой стены сидел старик. Старик громко шутил и сам смеялся своим шуткам. Его оживления никто не разделял. Люди были брошены в одиночество, как в океан, плыли в нем, хлебая волны, и не видели другого берега. Старик пытался демонстрировать силу духа. Ему не верили. Смотрели серьёзно и осуждающе.
Я взял Тамару за руку. Она положила голову мне на плечо.
— Дура я, — сказала Тамара.
— Почему?
— Все свою диссертацию кропала. «Гальваномагнитный эффект в кристаллах германия». Катька — двоешница, у Лёвки — вторая жизнь. Я здесь. Вот тебе и эффект…
— Но человек должен куда-то стремиться.
— Ты правильно живёшь. Никуда не лезешь. Вот ты и здоров.
— Почему не лезу? — обиделся я. — Я — переводчик первой категории.
Тамара хмыкнула. Ход её мыслей был таков: технические переводчики переводят информацию с одного языка на другой. А сумма знаний остаётся прежней. Она же, Тамара, создаёт новую сумму знаний, и, значит, её жизнь объективно дороже, чем моя. Однако моей бесполезной жизни ничто не угрожает и так далее…
— Ты тоже здорова, — сказал я. — Посмотри на себя в зеркало. Вот исключишь, и пойдём домой. Можем даже бутылку выпить.
— Ты понимаешь, Дима… эта наука — она застит весь свет. Ведь по-настоящему больше ни о чем не думаешь. Ничего не видишь. Утром вскочишь, съешь, что под руку подвернётся, — и бежать. Вечером примчишься, перехватишь, чтобы с голоду не помереть, — и за машинку. Ешь, только чтобы загрузить в себя топливо. Ходишь, только чтобы перемещать себя во времени и пространстве. А все мысли там… Как у Мцыри, помнишь? «Я знал одной лишь думы власть, — одну, но пламенную страсть: она, как червь, во мне жила, изгрызла душу и сожгла…»
— Только так и можно что-то сделать, — сказал я. — Это же счастье.
— Может быть. Но как мы себя обворовываем… Ведь можно утром встать и — «Здравствуй, утро!» Борщ сварить, чтобы капуста хрустела. Настоящий борщ — это же симфония! Вечером придёт муж: «Здравствуй, муж!» Э… Да что там. Жжём себя во имя ложной цели. А понимаешь, когда уже…
Тамара закрыла глаза и прислонилась затылком к стене.
Весёлый старик встал и пошёл в кабинет. Следующая очередь была наша.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2