— Выпьем! — напомнил Александр.
Все выпили прозрачную пронзительную водку и сосредоточились на еде.
— Когда Леонардо да Винчи нанимался на работу к какому-то вельможе, он ему написал: «Я умею строить самолёты и рисовать лучше всех», — поведал Александр.
— Тогда не было самолётов, — уточнил Славик.
— Все равно. Летательные аппараты. Не в этом суть. Леонардо трезво понимал своё место. И каждый человек должен трезво понимать своё место, и это не имеет отношения ни к скромности, ни к хвастовству.
Лиля слушала, впитывала в себя Александра синими тревожными глазами.
— Я пою лучше многих, но буду петь лучше всех. — С Леонардо Александр перешёл на себя. — А если явится тот, кто будет петь лучше меня, я оставлю эстраду и стану делать что-то другое.
— Летательные аппараты, — сказала я.
— Да. Летательные аппараты. Я изобрету самолёт, который не будет разбиваться. Он, правда, не сможет сесть, но и не упадёт. И мне человечество поставит памятник.
— А зачем вам памятник? — спросил Славик.
— А вам не хочется?
— Памятник? Нет, не хочется. Я исповедываю маленькие радости каждого дня.
— Потому что тебе недоступно большее, — отозвалась Лиля.
— Может быть, — не обиделся Славик.
— Я однажды был за границей. Там ныряльщики деньги зарабатывали, ныряли со скалы в залив. Надо было не просто прыгнуть и лететь, а в полёте обогнуть выступ. Понимаешь? — Он обернул ко мне оживлённое лицо. — Не просто лететь вниз, а управлять телом, чтобы не ахнуться о выступ. Так что вы думаете? Я тоже залез и прыгнул. И обогнул. Меня, правда, в тот же день посадили в самолёт и отправили обратно.
Я посмотрела на Александра и по его лицу поняла, что он сейчас там, на вершине скалы.
— А знаете, почему я прыгнул?
— Любопытство к своим возможностям, — сказала я.
— Потому что вокруг было много народу, — сказал Славик.
— Верно, — подтвердил Александр. — Я очень завишу от чужого мнения. Я мог бы даже умереть на народе. Пусть меня поставят на лобное место и отсекут голову, только чтобы была полная площадь народу.
Подошёл официант и стал убирать со стола пустые тарелки. Александр задержался на нем глазами, и я догадалась: он не хотел, чтобы официант отходил. Ему хотелось, чтобы он остался и послушал. Мы были для него — не только Лиля, Славик и я. Мы были — аудитория. И чем она шире, тем лучше.
Александра было так много, что ему хотелось поделиться собой с другими.
А я — никакая. Мне и делиться нечем. Я, правда, могу собрать изношенные вещи и поставить на них заплатки в форме листика или сердечка.
Лиля и Славик отправились танцевать. Славик и сидел и танцевал потому, что он попал под ситуацию.
Крыша — соучастие в предательстве. Славик оказался соучастником собственного предательства.
— А ты действительно можешь изобрести летательный аппарат? — спросила я.
— Могу, — просто ответил Александр. — Я все могу, за что ни возьмусь. Я даже штопаю лучше, чем Софка. У меня незаметно — где штопка, а где здоровая ткань.
— А почему ты такой?
— Потому что мне интересно жить.
Лиля и Славик вернулись посреди танца. Выяснилось, что Славик не взял у квартирной хозяйки ключи и теперь та не сможет лечь спать. Либо уже легла и ей придётся вставать и отпирать двери.
Лиля молча глядела перед собой. В её глазах остановилась затравленность.
Есть люди — кошки, а есть люди — собаки. Кошки привыкают к дому, собаки — к людям. Лиля была не кошка и не собака, какой-то другой зверёк, неведомый мне.
— Я никогда ни перед кем не унижалась, — проговорила Лиля, глядя на меня. — Я даже не знаю, что это такое. — Лиля внезапно замолчала, будто выключили звук. — Я очень гордый человек. — Лиля снова замолчала. — Но квартирная хозяйка для меня священная корова, которой все позволено. Ей можно все, а мне ничего. Я ему сразу сказала: возьми ключи!
Лиля резко замолчала, и я увидела, что она плачет. Плачет яростно и трудно, скрываясь за словами и неподвижным лицом.
Она плакала потому, что провалилась на конкурсе и теперь должна будет вернуться а орбиту маленьких радостей. Рассматривать под микроскопом мочу и считать, что это материал. А ей так хотелось бы нырять со скалы вниз головой у всех на виду.
Мне захотелось ей сказать: «Не разобьёшься, так устанешь. А когда человек устаёт, ему плевать: смотрят на него или нет».
Принесли горячее, трепанг в соусе. Это блюдо не имело вкуса, напоминало неподсоленный рисовый отвар.
Должно быть, трепанг был неправильно приготовлен, либо переморожен, либо то и другое.
— Не переживайте, — сказала я Лиле. — И не бойтесь квартирных хозяек. Самое главное — это не зависеть от чужого мнения.
Музыканты на помосте красиво сходили с ума.
Певец, длинноволосый и изящный, как женщина, вздрагивал и выкрикивал песню, будто давал сигналы из какойто своей страны.
— Пойдём! — Александр позвал меня танцевать.
Я глядела на тёмную колышащуюся массу, где все были заражены микробом веселья. Веселье казалось мне неестественным, воспалённым, как перед общим несчастьем. Перед войной или перед чумой.
Пока мы продвигались между столиками, певец замолчал, а потом запел медленную песню. Музыканты притихли и стали томные.
Александр обнял меня, закрыл глаза, прижался щекой к моей щеке, как бы спасаясь от войны, от чумы.
Я глаз не закрывала. Наоборот, я раскрыла их пошире и увидела, что он не меня обнял. И мне вдруг показалось, что все танцуют не с теми. Все разъединены и только притворяются весёлыми.
Вокруг меня двигались в обнимку предатели и соучастники. А музыка текла из страны «Возмездие».
Я сделала шаг назад и вывела свои плечи из-под его ладоней.
Александр очнулся и посмотрел на меня.
1 2 3 4 5 6