ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
«Их вкусы остались такими же, как вкусы их диких доисторических предков, живших тысячи лет тому назад. И они, кажется любили волшебные сказки больше, чем историю, поэзию, географию или арифметику». note 20 Note20
Предисловие к «Фиолетовой книге Сказок».
Но много ли мы знаем на самом деле об этих «диких предках», кроме того, что они не были дикими? Наши волшебные сказки, какие бы действительно волшебные элементы в них ни присутствовали, конечно же, не те же самые волшебные сказки, что были у них. Так же, если считать, что у нас есть волшебные сказки, потому что они были у них, тогда, возможно, у нас есть история, география, поэзия и арифметика именно потому, что они любили их тоже в том виде, в каком они у них были, и настолько, насколько они уже успели разделить на разные направления свой великий интерес ко всему на свете. Что же до детей сегодняшнего дня, то слова Ланга не совпадают с моими воспоминаниями или с моим опытом общения с детьми. Ланг мог ошибаться в отношении тех детей, которых он знал, но если и нет, то в любом случае дети значительно различаются, даже внутри узких границ Британии, и такое обобщение, которое трактует их как класс (не обращая внимания на их индивидуальные способности, влияние страны, в которой они живут, их воспитание) будет обманчивым. У меня не было какого-то специального «желания поверить». Я хотел знать. Доверие к сказке зависело от того, как она приходила ко мне, рассказываемая старшими, или автором, или от присущего ей тона и духа сказки. Но я не могу вспомнить ни одного случая, когда удовольствие от сказки могло бы зависеть от веры в то, что такие вещи происходили или могли происходить в «действительности». Волшебные сказки простобыли связаны в первую очередь не с возможностью, но с желательностью. если они пробуждали желание, удовлетворяя его пока не делали его часто невыносимым, они добивались успеха. Не стоит здесь говорить об этомболее подробно, поскольку я собираюсь позже сказать что-нибудь об этом желании, смеси многих составляющих, как универсальных, так и присущих только современному человеку (включая современных детей) или даже определенным типам людей. У меня не было никакого желания попасть в такие приключения, как сновидения, подобно Алисе, и рассказ о них просто забавляет меня. Немного было у меня желания искать зарытые сокровища или сражаться с пиратами, и «Остров сокровищ» оставлял меня равнодушным. Краснокожие индейцы были интереснее: у них были луки и стрелы (у меня было и до сих пор остается так и не удовлетворенное желание научиться хорошо стрелять из лука), и странные языки, и намеки на древние традиции и способ жизни, и, самое главное, были в этих историях леса. Но земля Мерлина и Артура была еще лучше, а лучше всех были безымянные Норвежцы Сигурда из Вольсунгов и князь драконов. Такие страны я хотел превыше всего. Я никогда не считал, что драконы — явления того же порядка, что и лошади. не только потому, что лошадей я видел каждый день, но никогда не видел даже следа чудовища. note 21 Note21
См. замечание Д в конце.
Драконы прямо на себе носили марку «Сделано в Фаерии». В каком бы мире они ни существовали, это был Другой Мир. Фантазия — создание или возможность взглянуть на Другой Мир — это было сердцем желаний Фаерии. Я глубоко желал существования драконов. Конечно, я в своем робком теле вовсе не хотел иметь драконов по соседству, проникших в мой относительно безопасный мир, в котором можно было, например, читать сказки в мирном, свободном от страха настроении. note 22 Note22
Именно это, естественно, дети имеют ввиду, спрашивая: «Это правда?» Это означает: «Мне это нравится, но есть ли такое сейчас? В безопасности ли я в своей кроватке?» Ответ таков: «Сейчас в Англии нет ни одного дракона» — вот и все, что они хотят услышать.
Но мир, который содержит даже только образ Фафнира, богаче и прекраснее, какой бы опасности это ни стоило. Житель тихой и плодородной равнины может слушать о непроходимых лесах и бездонных морях, и хранить их в своем сердце. Потому что сердце твердо, тогда как тело ранимо.Тем не менее, несмотря на всю важность, как я сейчас понимаю, волшебного элемента сказок в раннем чтении, если говорить обо мне в детском возрасте, я могу лишь сказкть, что любовь к волшебным сказкам не является главной характеристикой детских вкусов. Настоящий вкус к ним просыпается после «детских» дней и после нескольких очень длинных лет между тем, как научишься читать и пойдешь в школу. В это (я чуть не написал «счастливое» или «золотое», хотя это на самом деле грустное и тревожное) время я любил многие другие вещи не меньше и даже больше: такие как история, астрономия, ботаника, грамматика и этимология. Я согласенн с обобщением Ланга «детей» не вообще, а в принципе, но только в некоторых случайных точках: я был, например, равнодушен к поэзии и пропускал стихи, если они всречались в сказках. Поэзию я открыл для себя гораздо позже, особенно когда сам пытался переводить английскую поэзию на латынь и классический греческий. Настоящий вкус к волшебным сказкам проснулся при занятиях филологией, на пороге возмужания и вырос в полный рост в войну.Возможно, я сказкл по этому вопросу более, чем достаточно. В конце концов, должно быть ясно, что по моему мнениб, волшебные сказки не должны быть намеренно связаны с детьми. С детьми их связывают случайно, — естественно, поскольку дети — люди, а волшебные сказки — это то, что люди любят (хотя и они не универсальны) — поскольку волшебные сказки являются большей частью той литературной мебели, которую в последнее время в Европе свалили на чердак, неестественно — из-за ошибочной сентиментальности по отношению к детям, сентиментальности, которая возрастает у взрослых по мере уменьшения ее у детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Предисловие к «Фиолетовой книге Сказок».
Но много ли мы знаем на самом деле об этих «диких предках», кроме того, что они не были дикими? Наши волшебные сказки, какие бы действительно волшебные элементы в них ни присутствовали, конечно же, не те же самые волшебные сказки, что были у них. Так же, если считать, что у нас есть волшебные сказки, потому что они были у них, тогда, возможно, у нас есть история, география, поэзия и арифметика именно потому, что они любили их тоже в том виде, в каком они у них были, и настолько, насколько они уже успели разделить на разные направления свой великий интерес ко всему на свете. Что же до детей сегодняшнего дня, то слова Ланга не совпадают с моими воспоминаниями или с моим опытом общения с детьми. Ланг мог ошибаться в отношении тех детей, которых он знал, но если и нет, то в любом случае дети значительно различаются, даже внутри узких границ Британии, и такое обобщение, которое трактует их как класс (не обращая внимания на их индивидуальные способности, влияние страны, в которой они живут, их воспитание) будет обманчивым. У меня не было какого-то специального «желания поверить». Я хотел знать. Доверие к сказке зависело от того, как она приходила ко мне, рассказываемая старшими, или автором, или от присущего ей тона и духа сказки. Но я не могу вспомнить ни одного случая, когда удовольствие от сказки могло бы зависеть от веры в то, что такие вещи происходили или могли происходить в «действительности». Волшебные сказки простобыли связаны в первую очередь не с возможностью, но с желательностью. если они пробуждали желание, удовлетворяя его пока не делали его часто невыносимым, они добивались успеха. Не стоит здесь говорить об этомболее подробно, поскольку я собираюсь позже сказать что-нибудь об этом желании, смеси многих составляющих, как универсальных, так и присущих только современному человеку (включая современных детей) или даже определенным типам людей. У меня не было никакого желания попасть в такие приключения, как сновидения, подобно Алисе, и рассказ о них просто забавляет меня. Немного было у меня желания искать зарытые сокровища или сражаться с пиратами, и «Остров сокровищ» оставлял меня равнодушным. Краснокожие индейцы были интереснее: у них были луки и стрелы (у меня было и до сих пор остается так и не удовлетворенное желание научиться хорошо стрелять из лука), и странные языки, и намеки на древние традиции и способ жизни, и, самое главное, были в этих историях леса. Но земля Мерлина и Артура была еще лучше, а лучше всех были безымянные Норвежцы Сигурда из Вольсунгов и князь драконов. Такие страны я хотел превыше всего. Я никогда не считал, что драконы — явления того же порядка, что и лошади. не только потому, что лошадей я видел каждый день, но никогда не видел даже следа чудовища. note 21 Note21
См. замечание Д в конце.
Драконы прямо на себе носили марку «Сделано в Фаерии». В каком бы мире они ни существовали, это был Другой Мир. Фантазия — создание или возможность взглянуть на Другой Мир — это было сердцем желаний Фаерии. Я глубоко желал существования драконов. Конечно, я в своем робком теле вовсе не хотел иметь драконов по соседству, проникших в мой относительно безопасный мир, в котором можно было, например, читать сказки в мирном, свободном от страха настроении. note 22 Note22
Именно это, естественно, дети имеют ввиду, спрашивая: «Это правда?» Это означает: «Мне это нравится, но есть ли такое сейчас? В безопасности ли я в своей кроватке?» Ответ таков: «Сейчас в Англии нет ни одного дракона» — вот и все, что они хотят услышать.
Но мир, который содержит даже только образ Фафнира, богаче и прекраснее, какой бы опасности это ни стоило. Житель тихой и плодородной равнины может слушать о непроходимых лесах и бездонных морях, и хранить их в своем сердце. Потому что сердце твердо, тогда как тело ранимо.Тем не менее, несмотря на всю важность, как я сейчас понимаю, волшебного элемента сказок в раннем чтении, если говорить обо мне в детском возрасте, я могу лишь сказкть, что любовь к волшебным сказкам не является главной характеристикой детских вкусов. Настоящий вкус к ним просыпается после «детских» дней и после нескольких очень длинных лет между тем, как научишься читать и пойдешь в школу. В это (я чуть не написал «счастливое» или «золотое», хотя это на самом деле грустное и тревожное) время я любил многие другие вещи не меньше и даже больше: такие как история, астрономия, ботаника, грамматика и этимология. Я согласенн с обобщением Ланга «детей» не вообще, а в принципе, но только в некоторых случайных точках: я был, например, равнодушен к поэзии и пропускал стихи, если они всречались в сказках. Поэзию я открыл для себя гораздо позже, особенно когда сам пытался переводить английскую поэзию на латынь и классический греческий. Настоящий вкус к волшебным сказкам проснулся при занятиях филологией, на пороге возмужания и вырос в полный рост в войну.Возможно, я сказкл по этому вопросу более, чем достаточно. В конце концов, должно быть ясно, что по моему мнениб, волшебные сказки не должны быть намеренно связаны с детьми. С детьми их связывают случайно, — естественно, поскольку дети — люди, а волшебные сказки — это то, что люди любят (хотя и они не универсальны) — поскольку волшебные сказки являются большей частью той литературной мебели, которую в последнее время в Европе свалили на чердак, неестественно — из-за ошибочной сентиментальности по отношению к детям, сентиментальности, которая возрастает у взрослых по мере уменьшения ее у детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22