Это огромное счастье угадать.
Объясняя, Иха присела на подлокотник кресла. Гусев сейчас же обхватил
ее поперек спины. Она попыталась выпростаться, но затихла, - сидела
смирно. Гусев много дивился на чудеса в туманном зеркале. - Ах, черти, ах,
безобразники! - Затем попросил показать еще чего-нибудь.
Иха слезла с кресла и, погасив зеркало, долго возилась у цифровой
доски, - не попадала включателями в дырки. Когда же вернулась к креслу и
опять села на подлокотник, - вертя в руке шарик от шнура, - личико у нее
было слегка одурелое. Гусев, снизу вверх, поглядел на нее и усмехнулся.
Тогда в глазах ее появился ужас.
- Тебе, девка, совсем замуж пора, - сказал ей Гусев по-русски.
Ихошка отвела глаза и передохнула. Гусев стал гладить ее по спине,
чувствительной, как у кошки.
- Ах ты, моя славная, красивая, синяя.
- Глядите - вот еще интересное, - проговорила она совсем слабо и
дернула за шнур.
Половину озарившегося зеркала заслоняла чья-то спина. Был слышен
ледяной голос, медленно произносивший слова. Спина качнулась, отодвинулась
с поля зеркала. Гусев увидел часть большого свода, в глубине упирающегося
на квадратный столб, часть стены, покрытой золотыми надписями и
геометрическими фигурами. Внизу, вокруг стола, сидели, опустив головы, те
самые марсиане, которые на лестнице мрачного здания встречали корабль с
людьми.
Перед столом, покрытом парчей, стоял отец Аэлиты, Тускуб. Тонкие губы
его двигались, шевелилась черная борода по золотому шитью халата. Весь он
был как каменный. Тусклые, мрачные глаза глядели неподвижно перед собой,
прямо в зеркало. Тускуб говорил, и колючие слова его были непонятны, но
страшны. Вот, он повторил несколько раз, - Талцетл, - и опустил, как бы
поражая ножом, руку со стиснутым в кулаке свитком. Сидевший напротив него
марсианин, с широким бледным лицом, поднялся и бешено, белесыми, бешеными
глазами глядя на Тускуба, крикнул:
- Не они, а ты!
Ихошка вздрогнула. Она сидела лицом к зеркалу, но ничего не видела и
не слышала, - большая рука Сына Неба поглаживала ее спину. Когда в зеркале
раздался крик, и Гусев несколько раз повторил: - О чем, о чем они говорят?
- Ихошка точно проснулась: - разинула рот, уставилась на зеркало. Вдруг,
вскрикнула жалобно и дернула за шнур.
Зеркало погасло.
- Я ошиблась... Я нечаянно соединила... Ни один шохо не смеет слушать
тайны Совета. - У Ихошки стучали зубы. Она запустила пальцы в рыжие волосы
и шептала в отчаянии. - Я ошиблась. Я не виновата. Меня сошлют в пещеры, в
вечные снега.
- Ничего, ничего, Ихошка, я никому не скажу. - Гусев привалил ее к
себе, и гладил ее мягкие, как у ангорской кошки, теплые волосы. Ихошка
затихла, закрыла глаза.
- Ах дура, ах - девчонка. Не то ты зверь, не то человек. Синяя,
глупая.
Он почесывал у ней пальцами за ухом, уверенный, что это ей приятно.
Ихошка подобрала ноги, свертывалась клубочком. Глаза у нее светились, как
у давешнего зверка, зубки раскрылись. Гусеву стало жутковато.
В это время послышались шаги и голоса Лося и Аэлиты. Ихошка слезла с
кресла и не твердо пошла к двери.
Этой же ночью, зайдя к Лосю в спальню, Гусев сказал:
- Дела наши не совсем хорошо обстоят, Мстислав Сергеевич. Девчонку я
тут одну приспособил - зеркало соединять, и наткнулись мы, как раз, на
заседание Верховного Совета. Кое-что я понял. Надо меры принимать, - убьют
они нас, Мстислав Сергеевич, поверьте мне, - этим кончится.
Лось слушал и не слышал, - мечтательным взглядом глядел на Гусева.
Закинул руки за голову:
- Колдовство, Алексей Иванович, колдовство. Потушите ка свет.
Гусев постоял, проговорил мрачно: - Так. - И ушел спать.

УТРО АЭЛИТЫ

Аэлита проснулась рано, и лежала облокотившись о подушки. Ее широкая,
открытая со всех сторон, постель стояла, по обычаю, посреди спальни на
возвышении, устланном коврами. Шатер потолка переходил в высокий,
мраморный колодезь, - оттуда падал рассеянный, утренний свет. Стены
спальни, покрытые бледной мозаикой, оставались в полумраке, - столб света
опускался лишь на снежные простыни, на подушечки, на склонившуюся на руку
пепельную голову Аэлиты.
Ночь она провела дурно. Обрывки странных и тревожных сновидений в
беспорядке проходили перед ее закрытыми глазами. Сон был тонок, как
водяная пленка. Всю ночь она чувствовала себя спящей и рассматривающей
утомительные картины и в полузабытьи думала: - какие напрасные видения.
Когда утренним солнцем озарился колодец, и свет лег на постель,
Аэлита вздохнула, пробудилась совсем и сейчас лежала неподвижно. Мысли ее
были ясны, но в крови все еще текла смутная тревога. Это было очень, очень
не хорошо.
"Тревога крови, помрачение разума, ненужный возврат в давно, давно
прожитое. Тревога крови - возврат в ущелья, к стадам, к кострам. Весенний
ветер, тревога и зарождение. Рожать, растить существа для смерти,
хоронить, - и снова - тревога, муки матери. Ненужное, слепое продление
жизни".
Так раздумывала Аэлита, и мысли были мудрыми, но тревога не
проходила. Тогда она вылезла из постели, пошарила ногами туфли, накинула
на голые плечи халатик и пошла в ванную, - разделась, закрутила волосы
узлом и стала спускаться по мраморной лесенке в бассейн.
На нижней ступени она остановилась, - было приятно стоять в зное
солнечного света, входящего сквозь узкое окно. Зыбкие отражения играли на
стене. Аэлита посмотрела в синеватую воду - и там увидела свое отражение,
луч света падал ей на живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53