Два лета подряд проклятые моск-
вичи, не понимающие даже запаха настоящей воды, били гребную школу на
одиночках, на четверках и на восьмерках. Это было обидно.
Но спортсмен знает, что поражение ведет к победе Это одно, да еще,
пожалуй, прелесть весеннего рассвета, пахнущего острой травкой и мокрым
деревом, поддерживали в Тарашкине присутствие духа, необходимое для тре-
нировки перед большими июньскими гонками.
Сидя на бонах, Тарашкин видел, как пришвартовалась и затем ушла двух-
весельная лодка. Тарашкин относился спокойно к жизненным явлениям. Но
здесь показалось ему странным одно обстоятельство: двое высадившиеся на
берегу были похожи друг на друга, как два весла. Одного роста, одеты в
одинаковые широкие пальто, у обоих мягкие шляпы, надвинутые на лоб, и
одинаковая остренькая бородка.
Но, в конце концов, в республике не запрещается шататься по ночам, по
суху и по воде, со своим двойником. Тарашкин, наверно, тут же бы и забыл
о личностях с острыми бородками, если бы не странное событие, происшед-
шее в то же утро поблизости гребной школы в березовом леску в полуразва-
лившейся дачке с заколоченными окнами.
Когда из розовой зари над зарослями островов поднялось солнце, Тараш-
кин хрустнул мускулами и пошел во двор клуба собирать щепки. Время было
шестой час в начале. Стукнула калитка, и по влажной дорожке, ведя вело-
сипед, подошел Василий Витальевич Шельга.
Шельга был хорошо тренированный спортсмен, мускулистый и легкий,
среднего роста, с крепкой шеей, быстрый, спокойный и осторожный. Он слу-
жил в уголовном розыске и спортом занимался для общей тренировки.
- Ну, как дела, товарищ Тарашкин? Все в порядке? - спросил он, ставя
велосипед у крыльца. - Приехал повозиться немного... Смотри - мусор, ай,
ай.
Он снял гимнастерку, закатал рукава на худых мускулистых руках и при-
нялся за уборку клубного двора, еще заваленного материалами, оставшимися
от ремонта бонов.
- Сегодня придут ребята с завода, - за одну ночь заведем порядок, -
сказал Тарашкин. - Так как же, Василий Витальевич, записываетесь в ко-
манду на шестерку?
- Не знаю, как и быть, - сказал Шельга, откатывая смоляной бочонок, -
москвичей, с одной стороны, бить нужно, с другой - боюсь, не смогу быть
аккуратным... Смешное дело одно у нас навертывается.
- Опять насчет бандитов что-нибудь?
- Нет, поднимай выше - уголовщина в международном масштабе.
- Жаль, - сказал Тарашкин, - а то бы погребли.
Выйдя на боны и глядя, как по всей реке играют солнечные зайчики,
Шельга стукнул черенком метлы и вполголоса позвал Тарашкина:
- Вы хорошо знаете, кто тут живет поблизости на дачах?
- Живут кое-где зимогоры.
- А никто не переезжал в одну из этих дач в середине марта?
Тарашкин покосился на солнечную реку, почесал ногтями ноги другую но-
гу.
- Вон в том лесишке - заколоченная дача, - сказал он, - недели четыре
назад, это я помню, гляжу - из трубы дым. Мы так и подумали - не то там
беспризорные, не то бандиты.
- Видели кого-нибудь с той дачи?
- Постойте, Василий Витальевич. Их-то я, должно быть, и видел сегод-
ня.
И Тарашкин рассказал о двух людях, причаливших на рассвете к болотис-
тому берегу.
Шельга поддакивал: "так, так", острые глаза его стали как щелки.
- Пойдем, покажи дачу, - сказал он и тронул висевшую сзади на ремне
кобуру револьвера.
Дача в чахлом березовом леску казалась необитаемой, - крыльцо сгнило,
окна заколочены досками поверх ставен. В мезонине выбиты стекла, углы
дома под остатками водосточных труб поросли мохом, под подоконниками
росла лебеда.
- Вы правы - там живут, - сказал Шельга, осмотрев дачу из-за де-
ревьев, потом осторожно обошел ее кругом. - Сегодня здесь были... Но за
каким дьяволом им понадобилось лазить в окошко? Тарашкин, идите-ка сюда,
здесь что-то неладно.
Они быстро подошли к крыльцу. На нем были видны следы ног. Налево от
крыльца на окне висела боком ставня - свежесорванная. Окно раскрыто
внутрь. Под окном, на влажном песке - опять отпечатки ног. Следы
большие, видимо, тяжелого человека, и другие - поменьше, узкие - носками
внутрь.
- На крыльце следы другой обуви, - сказал Шельга.
Он заглянул в окно, тихо свистнул, позвал: "Эй, дядя, у вас окошко
отворено, кабы чего не унесли" Никто не ответил. Из полутемной комнаты
тянуло сладковатым неприятным запахом.
Шельга позвал громче, поднялся на подоконник, вынул револьвер и мягко
спрыгнул в комнату. Полез за ним и Тарашкин.
Первая комната была пустая, под ногами валялись битые кирпичи, штука-
турка, обрывки газет. Полуоткрытая дверь вела в кухню. Здесь на плите
под ржавым колпаком, на столах и табуретах стояли примусы, фарфоровые
тигли, стеклянные, металлические реторты, банки и цинковые ящики. Один
из примусов еще шипел, догорая.
Шельга опять позвал: "Эй, дядя!" Покачал головой и осторожно притво-
рил дверь в полутемную комнату, прорезанную плоскими, сквозь щели ста-
вен, лучами солнца.
- Вот он! - сказал Шельга.
В глубине комнаты на железной кровати, навзничь, лежал одетый чело-
век. Руки его были закинуты за голову и прикручены к прутьям кровати.
Ноги обмотаны веревкой. Пиджак и рубашка на груди разорваны. Голова не-
естественно запрокинута, остро торчала бородка.
- Ага, вот они как его, - сказал Шельга, осматривая под соском убито-
го до рукоятки загнанный финский нож - Пытали... Смотрите...
- Василий Витальевич, это тот самый, кто на лодке приплыл. Его не
больше как часа полтора назад убили.
- Будьте здесь, караульте, ничего не трогать, никого не пускать, -
слышите, Тарашкин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15