Поэтому мы, римляне, и сумели завоевать Галлию. В поединке один на
один кельты - храбрейшие воины, но без дисциплины все вы - просто кусок
навоза.
- Не буду отрицать, мы, кельты, разобщены. Но ты, Гай Филипп, просто
дурак, если думаешь, что ваши жалкие римляне смогут удержать Галлию.
- Я - дурак?! - Старший центурион подпрыгнул, как разъяренный терьер.
- Придержи язык!
Виридовикс сердито огрызнулся.
- Сам придержи язык, а то я вставлю тебе новый, и вряд ли он тебе
понравится.
Не дожидаясь, пока его разъяренные товарищи начнут дубасить друг
друга, Марк быстро встал между ними.
- Вы как два пса, дерущиеся из-за кости, отражение которой увидели в
зеркале. Никто из нас никогда не узнает, кто победил в той войне. В
легионе не должно быть врагов - у нас их и так достаточно. Я говорю вам:
прежде, чем вы поднимете друг на друга руку, вам придется перешагнуть
через меня.
Трибун притворился, что не видит оценивающих взглядов, которыми
смерили его друзья. Он сумел разрядить обстановку: центурион и кельт, в
конце концов, проворчали друг другу что-то не слишком враждебное и
разбрелись каждый по своим делам.
Скаурус вдруг понял, что Виридовиксу было куда более одиноко в новой
земле, чем римлянам. Здесь целый легион римских солдат, но среди них нет
ни одного галла, ни одной души, с которой он мог бы поговорить на родном
языке. Не удивительно, что иногда он срывался - удивительно то, что он
вообще ухитрялся держать себя в руках.
Около пяти часов вечера примчался Зимискес и сообщил трибуну, что
Комнос умоляет его о встрече. На жестком лице видессианина было написано
удивление.
Он просил меня отпустить его на полчаса, чтобы увидеть тебя. Я не
помню случая, чтобы он кого-нибудь так просил. Он просил... - повторил
Зимискес, все еще с трудом веря этому.
Комнос стоял возле дверей казармы и теребил бороду. Когда Марк
подошел, он резко отдернул руку от подбородка, как будто его поймали на
чем-то позорном. Прежде чем заговорить, видессианин некоторое время
шевелил губами.
- Черт бы тебя побрал, - сказал он наконец. - Я приношу свои
извинения. Я был неправ.
- Принимаю с радостью, - ответил Марк. (С какой радостью он их принял
- об этом трибун умолчал.) - Я все же надеялся, что ты обо мне лучшего
мнения. У меня есть дела и поважнее, чем просто так драться с твоими
солдатами.
- Не буду врать, я очень удивился, когда Блемидес и Куркоаса пришли
ко мне со своими россказнями. Но разве можно не доверять своим собственным
солдатам? Ты знаешь, что из этого может выйти.
Скаурус только кивнул. Офицер, который отказывается помочь своим
солдатам, ни на что не годен. Когда солдаты теряют веру в командира, он
уже не может доверять их рапортам, и ком недоверия растет... Этот путь
уводит вниз, и любые попытки ступить на него должны пресекаться в самом
начале.
- Что заставило тебя изменить свое мнение? - спросил Марк.
- После той приятной утренней беседы я вернулся в казарму и допросил
обоих плутов отдельно. Куркоаса в конце концов сознался.
- Тот, что помоложе?
- Да. Интересно, как ты догадался. У тебя, я вижу, наметанный глаз.
Да, Лексос Блемидес изображал невинность до последней минуты. Пусть Скотос
вырвет его лживое сердце.
- Что ты собираешься делать с ними?
- Я уже сделал. Сначала я допустил ошибку, но я же ее и исправил. Как
только я узнал правду, я содрал с них мечи и кирасы и отправил за Бычий
Брод на первом же пароме. Западные территории, стиснутые между шайками
мародеров и Каздом, будут самым подходящим местом для таких бравых ребят.
Хорошо, что я от них избавился. Жалею только о том, что эти бездельники
чуть не поссорили нас.
- Не думай об этом, - ответил Марк, понимая, что и он в свою очередь
был довольно резок с Комносом. - Ты не единственный человек, который
говорил нынче утром вещи, о которых вечером пожалел.
- Звучит искренне, - Комнос протянул руку, и трибун пожал ее. Рука
видессианина, стертая не только рукоятью меча, но и удилами, была крепче,
чем его собственная. Комнос хлопнул Марка по спине и ушел.
Скаурус подумал, что теперь часовые не скоро вздумают вздремнуть на
посту.

Он успокоился и проспал довольно крепко несколько часов. Обычный шум
казармы - кто-то шел за водой, кто-то обедал в углу - никогда не мешал его
отдыху, а иначе ему не пришлось бы спать вообще. Марка разбудили еле
слышные шаги, тихое шарканье сапог по полу. Этот звук не принадлежал
казарме. Римляне обычно ходили босиком или носили сандалии. Эти же шаги
звучали незнакомо. Марк резко вскочил с постели, вглядываясь в темноту.
Горело несколько факелов, и этого было достаточно лишь для того, чтобы
люди не натыкались друг на друга.
Согнутая фигура человека, крадущегося вдоль стены мимо коек, не
принадлежала ни одному из легионеров. Увидев плотное сложение и густую
бороду, Марк узнал камора. Это был тот самый человек, с которым вчера
разговаривал Авшар. И он приближался к трибуну с кинжалом.
Увидев, что трибун с мечом в руке вскочил с постели, кочевник тряхнул
головой, что-то пробормотал, потом вскрикнул и бросился на римлянина. У
Марка не было времени вытаскивать меч из ножен, и он ударил по кинжалу
камора, используя меч как палку. Потом схватил врага за левое запястье и
сильно сжал, не давая ему возможности пустить в ход кинжал.
Марк перехватил взгляд своего противника. Темные глаза камора были
широко раскрыты и казались совершенно безумными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130