– Батская красавица… – Она принялась перечислять сорта яблок; еще незрелые, они висели в сплетениях старых перекрученных сучьев. – Пипин Керри. Джордж Кейв.
Она указала ему издалека на рядок ульев, но ближе подходить не велела.
– Прекрасный сад, – сказал он.
– Да.
За садом начинался заброшенный огород; они шли мимо пришедших в негодность теплиц и зарослей одичавшей малины. Потом вышли по другую сторону дома, где начиналась ограда ближнего поля.
– Пойдемте прогуляемся?
Как только она произнесла эту фразу, Ральф поймал себя на том, что про себя назвал ее Люси, в первый раз в ее присутствии. Он вдруг явственно увидел перед собой два слова, Люси Голт, ее почерком, как в письме. Никакое другое имя ей бы не подошло.
– С удовольствием.
Они прошли через поле, потом еще через одно, потом краем третьего, где рос картофель.
– Это О'Рейлево, – сказала она.
Она пошла впереди, показывая дорогу вниз по крутому склону, потом через галечник, туда, где по гладкому влажному песку с хозяйским видом выхаживали чайки. Прилив оставил после себя длинные гирлянды водорослей. Из песка там и сям торчали раковины. Она сказала:
– Вот вы идете и думаете: «А девушка-то хромая!»
– И в мыслях не было.
– Вы, конечно, сразу заметили.
– Да что тут, собственно, замечать?..
– Все замечают.
А он бы сказал, что хромота ей идет. Он знал, почему она хромает. Он сказал миссис Райал, когда та его об этом спросила, что ничего в этом некрасивого нет. Он бы и сейчас сказал то же самое, но постеснялся.
– Это Килоран. – Она указала на пристань вдалеке и на дома за пристанью, и ее вытянутый в струнку палец был таким тонким и хрупким, что Ральфа охватило почти неодолимое желание перехватить ее руку и сплестись пальцами.
– Кажется, я туда как-то раз заезжал.
– А я ходила в Килоране в школу. У нашей церкви железная крыша.
– Кажется, я ее видел.
– Я никогда не езжу в Инниселу.
– Вам не нравится Иннисела?
– Просто незачем туда ездить.
– Я думал, может, встречу вас на улице, но так и не встретил.
– А чем вы занимаетесь в Инниселе? А дом, в котором вы живете, он какой?
Он описал квартиру над банком. Он рассказал, как ходит по городу, когда у него по вечерам есть время, как – довольно часто – садится почитать на летней эстраде или в пустом баре «Сентрал-отеля» или мерит шагами променад.
– Если я приглашу вас приехать к чаю еще раз, вы не откажетесь? Вам тут не скучно?
– Что вы такое говорите, конечно же, не откажусь. И ничуть мне здесь не скучно.
– А почему «конечно», Ральф?
Она в первый раз назвала его Ральфом. Ему хотелось, чтобы она сделала это снова. Ему хотелось навсегда остаться на этом пляже, потому что они были здесь одни.
– Потому что я знаю, о чем говорю. Какая уж тут скука. Я так радовался, когда от вас пришло письмо.
– А несколько недель, которые у вас остались, – это сколько?
– Три, потом мальчики пойдут в школу.
– А какие они, эти мальчики?
– Нормальные такие ребята. Проблема в том, что учитель из меня так себе.
– Тогда кто же вы на самом деле?
– Да, в общем-то, никто.
– Да нет же, вы меня обманываете!
– У моего отца лесопилка. В конце концов, она перейдет ко мне. Ну, по крайней мере, все к тому идет.
– А вам это не нравится?
– Какого-то другого призвания я в себе не чувствую. Я уже пробовал чего-то захотеть, чего только не пробовал.
– Кем вы пробовали стать? Актером?
– Боже мой, да я играть-то не способен!
– Почему?
– Ну, просто слеплен из другого теста.
– Но попробовать-то можно.
– Да нет, не думаю, что вышел бы какой-то толк.
– А я бы все перепробовала. И сцену тоже. И жениться на богатой. Как их зовут, этих мальчиков, которых вы учите?
– Килдэр и Джек.
– Смешно. Килдэр. Какое странное имя!
– Ну, наверное, такая у них семейная традиция.
– Были такие графы Килдэр. И графство тоже есть такое.
– И город.
– А у меня есть дядя в Индии. Дядя Джек. Брат моего отца. Только я его не помню. А знаете, сколько в Лахардане книг?
– Не знаю.
– Четыре тысячи двадцать семь. Некоторые из них такие старые, что просто рассыпаются в руках. А другие совсем ни разу никто не открывал. Знаете, сколько я из них прочла? Угадайте.
Ральф покачал головой.
– Пятьсот двенадцать. Вчера вечером как раз закончила «Ярмарку тщеславия», по второму разу.
– А я даже и один-то раз ее не прочел.
– Сильная книга.
– Как-нибудь непременно прочту.
– У меня столько лет ушло на все эти книги. Школу закончила и засела.
– Я по сравнению с вами, считай, что вообще ничего не читал.
– Иногда сюда вымывает медуз. Бедняжки, они такие маленькие, но если попробуешь взять ее в руки, она жжется.
Они побродили между мелководными лагунами в скальной породе, где было полным-полно анемонов и креветок. Увязавшаяся за ними овчарка трогала кучки водорослей лапой.
– Вам не кажется странным, что я считала книги?
– Да нет, ничуть.
Он представил себе, как она их считала, пробегая пальчиком от корешка к корешку и всякий раз начиная заново, полкой ниже. В прошлый раз в дом его не пригласили. Интересно, удастся ли ему сегодня увидеть ее комнаты; он загадал, что удастся.
– Сама не знаю, зачем я их считала, – сказала она и добавила, когда пауза затянулась: – Нам, наверное, пора поворачивать к дому. Может, после чая еще куда-нибудь сходим?

* * *

Зря она сказала про книжки. И ведь не хотела говорить. Она хотела всего лишь ввернуть в разговор «Ярмарку тщеславия», может быть, упомянуть особо имя автора, Уильям Мейкпис Теккерей, потому что Мейкпис – имя такое же необычное, как Килдэр, а еще ей нравился в этом имени ритм. Чушь какая-то, нелепость, пересчитывать четыре тысячи двадцать семь книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78