за ненадобностью.
На самом деле никакого Связьинвеста в 1997-м наверняка и не было. Это был миф, мираж, соблазн, которого тогдашние околовластные элиты не выдержали. И, перегрызшись между собой, лишили как собственную страну, так и себя самих такого реального в тот момент шанса на цивилизованный выбор.

Аргентина – Ямайка

Летом 1997 года я временно ушла из беспартийной в тот момент газеты "КоммерсантЪ" – создавать новое либеральное ежедневное издание: "Русский Телеграф". Денег на выпуск этой газеты дал олигарх Владимир Потанин. Потанина я тогда еще в глаза не видела и толком не знала, кто он такой. На мои опасения, что нас тоже попытаются поставить в ружье на информационных фронтах, главный редактор "Телеграфа" поклялся:
– Потанин прямо пообещал: Я не буду вас использовать – потому что это значило бы сразу поставить крест на репутации газеты. У меня для этого есть масса других средств – "Известия" и "Комсомолка", например…
Так что, даже работая в олигархическом СМИ, я могла твердо сказать про Связьинвест: это – не моя война.


* * *

Тем временем именно Связьинвест стал первым испытанием на прочность для встречавшейся у Маши Слоним Московской Хартии журналистов. Мои коллеги, до этого мирно собиравшиеся выпить и потрепаться с нашими гостями-политиками, в одночасье разделились на два фронта: по принципу принадлежности к двум враждующим олигархическим кланам. Я, Володя Корсунский, Леша Зуйченко и Володя Тодрес, работавшие в Русском Телеграфе, вдруг номинально оказались в чубайсовско-потанинском лагере. А Леша Венедиктов, Сережа Пархоменко и Миша Бергер – вроде как по другую сторону баррикад. Потому что финансировал их СМИ Владимир Гусинский – тогдашний однополчанин Березовского в борьбе против Чубайса, Потанина и правительственных младореформаторов. Остальные журналисты быстро разделились на группы активно сочувствующих – той или другой стороне.
Стычки на почве оценок подковерных олигархических баталий в гостях у Слоним происходили регулярно.
– Борис – гениальный мыслитель! – заходился от влюбленности в Березовского один из нас.
– Да провокатор твой Борис! – брызгал слюной другой.
В общем, это был период общего буйного помешательства, когда многие из моих коллег-журналистов начали напрямую ассоциировать себя с хозяевами своих СМИ.
А остальные превратились в худшее подобие футбольных болельщиков, которые после матча громят витрины. А заодно – и морды своим обидчикам – болельщикам конкурентов. Только вот политика все-таки поазартнее футбола будет. Можно судить хотя бы по мне: к футболу я совершенно холодна.
С одной стороны, наблюдая за коллегами, я чувствовала острую радость из-за того, что сама себе принадлежу: я не была повязана дружбой ни с одним олигархом, и если и разговаривала с кем-то из них, то только до того момента, пока они мне были интересны. И кроме того, на мне в отличие от многих моих старших товарищей не лежала ответственность за СМИ. С хозяином своей газеты я вообще не была в тот момент лично знакома и могла в любой момент хлопнуть дверью, как только на ее страницах появится хоть что-то оскорбляющее мой вкус.
Но даже несмотря на это, будучи женщиной страстной, межклановые олигархические войны я переживала с куда б о льшим темпераментом, чем какой-нибудь болельщик Спартака – победу ЦСКА. И на полном серьезе расстраивалась из-за несчастных младореформаторов, которых гнал Березовский.


* * *

В позиции над схваткой оставалась всегда, пожалуй, только хозяйка дома – Слоним. И именно ей время от времени приходилось кричать нам всем брэк!.
В какой-то момент мы вдруг почувствовали, что если не хотим довести дело до братоубийства, то о политике нам лучше между собой вообще не разговаривать. То есть, когда к нам в гости приходили участники политических схваток, мы пытали их вопросами, но каждый -со своей стороны. И, кстати, именно благодаря нашему расколу, общая картина от этих вопросов получалась максимально объективной. А потом – все пили водку (ну, за исключением непьющих уродов вроде меня, поднимавшей бокал с газировкой Ginger Ale, и Пархома, который вечно был за рулем) и закусывали антиолигархической вареной колбасой. И это, пожалуй, было единственное ноу-хау, позволившее нашей Хартии пережить эпоху Связьинвеста.

Ну все, ребята, вам п…ц!

Если даже нас, почти сторонних наблюдателей – журналистов, от ядовитого связьинвестовского дурмана так колбасило, то уж у олигархов и младореформаторов крышу и подавно снесло начисто.
Вот как вспоминал последние предвоенные дни заслуженный ветеран связьинвестовских сражений Борис Немцов:
– В июле Чубайс уехал с женой Машей в Париж. Перед этим мы с ним уже твердо договорились: аукцион по Связьинвесту будем проводить по закону. И вдруг Толик среди ночи звонит мне из Франции и говорит: Слушай, Борь, а может, все-таки нужно по совести, а не по закону? А то меня тут Береза с Гусем достали уже совсем…
Призыв делить госимущество не по закону, а по совести, действительно, был очень популярен в тот момент в тандеме Березовского-Гусинского.
Вот как объяснял мне тогдашнюю диспозицию один из приближенных Бориса Абрамовича:
– Понимаешь, у Гуся тогда объективно мало собственности было. А Потанин уже много набрал. Вот БАБ и предлагал Чубайсу разные альтернативные варианты, если Потан откажется от участия в конкурсе…
В общем, социализм с олигархическим лицом.


* * *

Продолжение знаменитого ночного разговора с Чубайсом, звонившим из Парижа, Немцов описывал мне так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19