Старик слушал очень внимательно, потом спросил:
- Она выглядит как книга? Или свиток?
- Hет, это ящик красного дерево вот такого размера, внутри стопка листов - несшитых, с золотой каймой, рукописная, вот таким шрифтом, - я написала на поле газеты фразу по-теннски; старик впился в нее взглядом и долго молчал, а потом произнес:
- Это ни на что не похоже. Катериночка, а ты уверена, что не сама это написала?
Я не нашла, что сказать.
- Видишь ли, - пояснил он, - несброшюрованные листы напоминают скорее о востоке, наверное, ты помнишь историю "Ганджура" - он, если ты помнишь, выглядит, как такая же стопка листов, обернутая шелком; я было подумал, что твоя книга - это нечто аналогичное, восточный религиозный трактат, но эти буквы... Я их не знаю. Я, видите ли, друзья мои, долгое время увлекался лингвистикой, мне было бы стыдно в мои-то годы столкнуться с письменностью, корни которой я не могу проследить. Так что или это нечто более древнее, чем я могу предположить; либо же ты сама придумала язык и сама написала книгу.
- Да возможно ли это? - не поверила я.
Герштямбер рассмеялся и закашлялся, полез куда-то на стремянку, достал коленкоровую тетрадку и протянул мне; я открыла ее - внутри, коричневыми чернилами на пожелтевшей бумаге вились загадочные колечки, закорючки и точки.
- Это написал я, когда был таким, как вы, - сказал старик, - я тогда был страшным авантюристом и вынашивал план создать литературную мистификацию и явить ее миру, как открытие, но потом занялся другими делами и, к счастью, оставил эту идею. о теперь я знаю, что это возможно. Ведь ты так и сделала?
Я покачала головой, и его лицо вытянулось, длинный нос стал еще длиннее, а глаза стали такими печальными, что мне захотелось заплакать; он не желал верить, что какая-то девчонка так вот открыла ему глаза на существование никому не известного языка, а я боялась рассказать ему правду.
- Эй, Маркович! - заорала в коридоре какая-то женщина, - ты чего воду не закрываешь, козел старый? Кто закрывать-то будет, Пушкин? Из-за таких вот жидов старых у нас жизни и не стало!
Старик переменился в лице и выбежал, чтобы что-нибудь возразить, а я воспользовалась случаем и заявила Фелесу:
- Мы должны ему все рассказать.
- Да ну, это ты не всерьез. Ты знаешь, что думают люди, когда им рассказывают такие вещи?
- Знаю, но он не из таких. У него есть свое тщеславие, и он не упустит случая его потешить. А вообще он славный старик и неглупый, по-моему.
- Ты же его пятнадцать минут как знаешь... Главное, про нас не рассказывай. Пусть уж я буду как бы человеком.
Вернулся старик, и был он совсем печальный и упавший духом; он тяжело присел на кровать и подпер щетинистый подбородок сухим кулачком; ничего он нам не сказал. Мы с Фелесом переглянулись, тот кивнул и я неуверенно заговорила:
- Исаак Маркович, я расскажу. Это не я написала Книгу, - и я изложила ему все: про наш мир, про его связь с этим, про Островную Школу, про мой диплом, и с каждым моим словом он оживал, когда же я закончила, он развел руками и сказал:
- Hу вот, я же знал, что все просто объясняется, - Фелес смотрел то на него, то на меня дикими глазами, - я же знал, что я не могу не узнать письменность, если она изобретена на Земле, а твой параллельный мир все объясняет. Вот и славно. Теперь я все знаю и чем могу, помогу. Я думаю, не стоит рассказывать о вашем мире кому попало?
- Боюсь, вас посчитают сумасшедшим, - предположила я, - все, кто знали здесь о Даларе, никому ничего не рассказали и давно переселились к нам. Можно рассказывать мою первоначальную версию.
- Hу вот и славно. Я поищу по своим знакомым.
Когда мы вышли из дома, Фелес некоторое время молчал, а потом заявил:
- Hикогда не видел такой реакции среди людей. Мы сказка для них, нас для них нет, они никогда не верят - я еще такого, как Герштямбер, не встречал. Как ты догадалась, что он поверит?
- Я сразу подумала, что ему легче поверить в нас, чем в то, что он чего-то не знает. У каждого свои пунктики. И что мы будем делать теперь?
- Погуляем немножко, я думаю. Как-то не хочется работать в такой славный день...
День был замечательный - солнечный, с жемчужными облаками и искрящимся снегом, мы бежали по снегу, я смотрела на сияющее небо, и на нем были неразличимы человеческие железки; Фелес свистнул Эльтра, конь не замедлил явиться, и полдня мы катались по городу и весело проводили время - в пересчете на время Далара прошла неделя... Да ну ее, Фелес не на шутку мне понравился, пусть не вовремя, но я не собиралась отказываться от хоть временного счастья даже ради какой угодно книги.
ГЛАВА 12
Дело было не совсем в любви. Я поняла это, когда сидела ночью в одеяле на окне фелесовой мансарды, глядя на холодную луну над домом напротив между ветвей тополя - в моем мире не было такой луны; спутников у Далара два, оба они меньше Луны, а меньший из них чуть больше крупной звезды; а здесь она смотрела на меня пятнами впадин, пробуждая самые ранние воспоминания о достаточно тяжелом периоде моей жизни. Рассмотрев себя получше, я с ужасом увидела, как внутри меня, отделенная тонким стеклом прошедшего столетия, не имевшего здесь значения, кипела бессмысленная, но ничуть не уменьшившаяся страсть к моему умершему возлюбленному. Он был из этого мира, здесь была жива его мать, его друзья, не уведи я его, он был бы сейчас таким, каким я его помню - сильным, красивым человеком на вершине своих лет - может быть, это было запоздалое чувство вины, но под действием Города оно разрасталось во мне, и мне хотелось подавить его чем-то весомым и приятным.
- Hу вот, можешь поворачиваться, - весело сообщил Фелес из-за спины, я повернулась и ахнула - мансарда стала вчетверо больше, покрылась разноцветным паркетом, по стенам загорелись свечи, да и окно, на котором я сидела, изменилось - вытянулось и поросло мелким переплетом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22