Путешествие то было в общем неудачным. Дела не были сделаны, а навязанный
хозяином напарник мой стонал на нижней полке, перетянутый бинтами. Видно
было, что ему все же стало хуже.
В Москве было жарко и душно.
Я снова сидел перед огромным столом моего хозяина. Стол был пустой, а даже
если бы на нем и лежали какие-нибудь бумаги, то их бы сдуло мощное дыхание
кондиционера. Иткин прижимался к его корпусу и слушал мой устный доклад. Его
лицо не выражало никакого интереса, казалось, что тема перестала его
волновать.
Так, видно, оно и было.
Я сдал документы и выпросил отпуск.
Выйдя из конторы, я увидел незнакомую длинную машину, у которой
прохаживались два овальных человека в мешковатых пиджаках. Кто-то главный
уже вошел в наше здание, и они ждали его на жаре. Двубортные пиджаки
промокли от пота, под мышками и на спине влага проступила наружу, марая
светлую ткань, но снять пиджаки было нельзя, и это я понимал. Под ними
овальные хранили оружейный металл.
Я прошел через сквер и остановился у перехода, где торговали летней едой,
папиросами и свободной прессой. Я купил газету и сел в троллейбус, чтобы
ехать к себе долго-долго и читать эту только что купленную газету. Внизу
листа маленькая заметка сообщала, что сделка по продаже стратегических
бомбардировщиков не состоялась. Я свернул газету и стал глядеть в окно.
Авиационные масла из маленькой республики стали не нужны.
Путешествие мое оказалось бессмысленным, но привез я с Кавказа несколько
толстых, похожих на пряники копченых сыров и ходил с ними в гости.
Утром этого пересменка между странствиями я, лежа на кровати, размышлял - к
кому я понесу свой сыр. Сначала я резал сырные круги пополам, а потом - на
четвертинки. Сыр кончался, и надо было куда-нибудь ехать.
Пока же я ехал только в метро и думал о старичках, встречавшихся мне по
пути. А был бы я сам старичком и вез бы сыр своей родне - был бы с этим
сыром, завернутым во влажные тряпочки, суетлив и жалок.
Но была бы в таком старичке своя правда - маленькая стариковская правда.
Сырная.
Но пока я обнаружил, что в Москве открылась выставка Дали, снабженная
многочасовым хвостом посетителей.
Я попал туда на халяву, случайно. Несколько грузин-малолеток вместе с
русскими девушками решили посмотреть на Дали. Одна из девушек и пригласила
меня.
Мы ехали по Москве в красивой машине, и жаркий воздух в ней был наполнен
запахом духов и гортанной грузинской речью.
Говорили о тбилисском ОМОНе и его командире, о каких-то убийствах. Говорили
о войне и о войне в Осетии, о войне вообще, как о мужском занятии - брат
одного из мальчиков был одним из командиров "Мхедриони".
Говорили, а я помалкивал. Что мне было до чужой войны? И все же я слушал.
Так я получил возможность ходить по залам, разглядывая перепончатых
человечков, столик с сувенирами-постерами: галстуками, причудливыми часами
и, конечно, - публику.
Стояла жара, и по выставке бродили женщины - загорелые и еще нет. Загорелых
было больше, и в многочисленные разрезы одежды высовывались коричневые и
бронзовые руки и ноги.
Все женщины отчего-то, как и мои спутницы, пришли туда со жгучими мужчинами
неясных восточных и южных национальностей. Может, загар делал мужчин такими
жгучими. Мужчины, казалось, размышляли о том, кого интереснее потрогать -
скульптуру с выдвижными шкафчиками вместо груди или свою подругу.
После этого меня привезли в чужую ночную квартиру, где нечего было есть и
нечего было делать, потому что за девушками пришли и опять повезли куда-то в
ночь, а про меня забыли.
Тогда я снова уехал и вдруг оказался на другой улочке - кривой и горбатой,
по которой гнали трех коз.
Имена у этих коз были - Сара, Боря и Рома. Сидя на этой улице рядом с
рюкзаком, я стал думать о том, что давно вот согласился с тем, что не стоит
возвращаться в прежние места, но все-таки возвращаюсь.
Я возвращался в прежние места и вот снова приехал в Крым, даря этой земле
две недели неоплаченного отпуска. Хотя я и был теперь отдыхающим, без всяких
первоначальных экспериментов с путешествиями и случайными встречами, мое
настроение не вполне вписывалось в спокойствие кривой улицы. Я ожидал
дороги, а приходилось проводить время, пока друзья ищут комнату.
Через некоторое время появились передо мной мои спутники, оба в дорожной
пыли - девушка, похожая на маленького зверька, ежика в тумане, и человек,
колеблющийся на ветру.
Мы поселились вместе. Прохлады не было, даже когда мы пили пиво, от частых
разбавлений ставшее безалкогольным. По утрам я писал, сидя за столом в
центре комнаты и время от времени оглядываясь на спящих справа и слева от
меня. Я приказывал героям ходить туда или сюда. Однако герои не всегда были
послушны и не всегда подчинялись приказам беспрекословно, точно и в срок.
Это напоминало странную игру в шахматы с самим собой.
Но вскоре пришлось снова ехать, и мы слушали в автобусе разговоры девочек,
которые наперебой кричали друг другу о том, за что их послали в Артек - за
народные танцы, за олимпиаду по украинской словесности, за ботанический
кружок, за первое место в неизвестном соревновании.
Наши пути разошлись, и я остался жить в Симферополе. Жил я у старого друга в
его новокупленной квартире, а квартира его была набита теми вещами, которые
обычно служат свидетельством достатка.
Бегал по комнатам старший сын, а младший, сморщенный и угрюмый, лежал на
руках матери. Сначала я бесцельно ходил по городу - все как-то не удавалось,
не придумывалось занятие. А когда я решил разведать новый путь вдоль реки,
ко мне прицепилась ничейная дворовая собака, цапнув за ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48