Я хорошо помнил свое детство. В нем была старинная школа из красного кирпича с залитыми водой подвалами. Была скамеечка во дворе, где старшие ребята делились с нами, малышней, своими хулиганскими мыслями и историями. Много чего я мог вспомнить, но не было в моем прошлом стальных машин, уносящихся вдаль стремительными стаями. Не было огня, клубящегося над горами.
В конце концов, до предела измотав себя размышлениями, я повернул ключ и вышел из кабинета.
И почти немедленно был схвачен за рукав какой-то малознакомой особой из Сектора классификаций. Оказалось, Гришаня проигнорировал правило о протоколировании исследований и записи вчерашних событий на лугу не существует. Теперь эксперты надеялись восстановить хоть что-то по нашим рассказам. С одной лишь целью: сопоставить признаки и дать ответ — чем было вчерашнее Нечто. Или зафиксировать его как вновь открытое Явление.
Интересно, как они его назовут. Мнемозавр? Или Гипнодок? Скорее всего просто — Ершовский феномен. Как бы там ни было, меня это мало волнует. Собственные проблемы куда важнее.
Я пообещал зайти, как освобожусь, и отправился искать Петра. Пользоваться телефоном не хотелось — такие разговоры следует вести с глазу на глаз.
Дверь в Петькин кабинет оказалась заперта, я постучал. Мне открыли не сразу. Мы встретились взглядами — и сразу все друг про друга поняли. Поговорить нам, без сомнения, стоило.
— Выйдем на крышу? — предложил Петр. Вертолетная площадка была пуста. Гигантская буква Н в белом круге блестела, как новая — позавчерашний дождь смыл с нее всю пыль, а новая еще не залетела на высоту в шесть этажей. Мы подошли к краю крыши, облокотились о перила. Очень удобно разговаривать на краю крыши, если не хочется смотреть собеседнику в глаза. Всегда можно сделать вид, что глядишь вниз, ведь там столько всего.
— Кто первый рассказывает? — проговорил Петя, словно предлагал выбирать водящего в детской игре.
—Ты.
— Хорошо. Ну, что... До дома вчера добрался нормально. Лег спать. Начала сниться какая-то ерунда, а потом...
— Какая ерунда? — прервал я его.
— Да ну... Полная чушь. Не хочу и рассказывать.
— Петя, это важно.
— Ну хорошо, хорошо, — он сделал мученическое. лицо и закатил глаза, словно бы с трудом вспоминая. — Снилось, будто идем мы с тобой... или не с тобой — не помню. Одним словом, идем по траве, по полю. Впереди — деревня. Красивая такая, домики уютные, крепенькие — как игрушки. Идем, а сзади семенит какой-то... Мне почему-то показалось, японец. Маленький, чернявенький, в белом халате. Бежит, хватает за руки, норовит что-то сказать. Я отмахиваюсь, прибавляю шагу, а он не отстает. Наконец забегает вперед, руки расставляет, и мы, так и быть, останавливаемся. И тут... Я не очень понял, как это получилось... Он, этот японец, как будто бы берет за край деревни — и отодвигает в сторону. Словно шторы отдернул, представляешь? А там — за этими «шторами» — рычаги, пружины, шестеренки — чего только нет! Ну... собственно, и все.
— М-да... — только и сказал я.
— Я же говорил — чушь, — виновато развел руками Петька. — Но это только цветочки. Я после такого дела проснулся, минут пять провалялся, удивленный, — и опять уснул. Самое-то жуткое утром началось. Помнишь, у меня дома целая стенка фотографий? Еще от бабки с дедом остались. Я просыпаюсь, смотрю на одну. Там мой дед с тремя офицерами. Они тогда в, Праге были, после войны. Всю жизнь смотрел на эту карточку, привык к ней, как к обоям. А тут вдруг что-то во мне дрогнуло. Зову свою маманю с кухни и спрашиваю: вот этого майора, слева от деда, Николаем зовут? Она говорит, да, дядя Коля. Она ведь тоже с дедом в Праге жила, он там долго был и всю семью туда перевез. Матери моей тогда лет четырнадцать исполнилось, она всех дедовых друзей помнит.
— Петя, — не выдержал я, — все-таки что странного в том, что дедушкиного товарища звали дядей Колей?
— Да странно то, что я об этом знаю! Я ведь вживую не видел его никогда. Ты дальше слушай. Я с матерью утром полчаса перед этими фотографиями стоял. Там масса людей, про которых я никогда ничего не знал, не спрашивал, потому что они мне были неинтересны. И вдруг выясняется, что я про каждого что-то знаю! У одного дочка завмагом стала, другого машиной задавило, третий дом какой-то продал... Скажи, откуда это взялось? А ведь это еще не все. Отошел я от фотографий, двинул на работу, а в голове — то одно, то другое. Столько всякого мусора в мыслях, ты себе не представишь...
— Мусора, говоришь? Ну почему же? Представлю. Петька пристально посмотрел на меня.
— А ну, выкладывай, — велел он.
— Может, сначала ты договоришь?
— Собственно, я уже договорил...
Я кратко поведал Петьке о своих видениях. Рассказал все честно, ничего не утаивая. Даже про ночные слезы не умолчал. Он слушал меня, и было видно, что надежд разобраться по горячим следам остается все меньше. Все только запуталось.
— Мы серьезно влипли, Олег, — сказал он.
— Это неизвестно, — я покачал головой. — Надо еще разбираться.
— Все известно! Ты хоть понимаешь, что мы немедленно должны обо всем доложить начальству?
— Доложим. Не первый раз. Сделают нам тесты, экспертизы — на амнезию, на шизофрению, на еще какую-нибудь дрянь, разберутся, что опасности мы не представляем. Лично я никаких других изменений в себе не чувствую.
— Нет, Олег, ты так ничего и не понял. Скажи, ты согласен, что после того, как это ершовское чудище ударило нам по мозгам, у нас открылось какое-то шестое чувство? Ну посуди сам — раз я по фотоснимкам могу определять имена и биографии...
— Ты — да. А что со мной — еще неясно.
— Да все тут ясно, Олег! Знаешь, кто теперь мы с тобой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20