Выпученные глаза вечно вращались и сверкали, как у зверя, который подыскивает себе закуску из числа окружающих. Похоже, был он человеком задиристым и имел норов крутой.
Как бы там ни было, иных «пилотов» Гаврюха найти не сподобился. А между тем пора было трогаться в дорогу.
Утром, подойдя к окну, Петр Алексеевич почувствовал необычное волнение. Он увидел свой снаряд, возвышавшийся на заречных лугах подобно колокольне. Туда переволокли его накануне на лошадях, причем пришлось делать изрядный крюк по городу: через Мясницкий переулок напрямую груз не проходил по причине необычной своей длины, а Смоленская улица оказалась перегорожена упавшим два дня назад деревом. Убрать дерево городское начальство еще не успело, но приставило к нему жандарма для избежания нежелательных происшествий.
После девяти часов за речку потянулся народ. Все знали, что купец Жбанков собрался лететь, и всякий желал увидать это своими глазами, чтобы потом рассказывать знакомым. Издали людишки, окружившие «Князя Серебряного», походили на копошащиеся точки, и всякую минуту их число росло, пополняясь от дорог-ручейков. «Неужели все это я?» – обреченно подумал Петр Алексеевич, видя, как гудит растревоженный город.
В полдесятого заехал Меринов. Был он, как всегда, в своей шинели, носовой платок висел из кармана, и это неприятно задело купца. Ему показалось, что по столь серьезному поводу мог бы человек себя как-то по-другому одеть.
Возле снаряда, куда они подкатили на коляске, народу было как на ярмарке. Не хватало только каруселей и петрушек с дудками. Кроме стариков и мальчишек, можно было заметить и людей солидных, дворян, чиновников. Поговаривали, что даже градоначальник будет следить за отлетом самым внимательным образом из окна своего дома.
Не успел Жбанков соскочить с подножки, как к нему направился учитель по фамилии Семенюка, который очень почтительно поздоровался и затеял разговор:
– Осмелюсь спросить, а не будете ли вы в научных целях фотографии делать?
– Разберемся, – неопределенно ответил Меринов.
– Имею большое желание дать вам с собой в дорогу аппарат для съемки синематографических лент, – продолжал учитель, – но, к большому сожалению, не имею этого аппарата.
Жбанков ответил ему невнятным бормотанием, и учитель поспешил оправдаться:
– Я говорю, к сожалению, не имею такого аппарата. Очень хотелось бы вам его дать, если б был. Но, увы, нет его у меня. И не было никогда. А так – чего бы не дать. Если б был. К величайшему сожалению, не имел случая заполучить или приобрести. Не по карману, знаете ли. А то бы дал.
Жбанков был рад поскорее зайти в снаряд и запереться там. Он чувствовал себя неважно, его отчего-то мелко трясло, в груди то и дело начинал покалывать противный холодок. А сотни обращенных к нему взглядов делали самочувствие и вовсе невыносимым.
– Пойду проверю, все ли на месте, – пробормотал Меринов и оставил купца одного. Вслед за инженером последовал кучер, чтоб затащить в снаряд багаж. Купец посмотрел ему в спину и вдруг страшно огорчился, что какой-то простой мужик заходит вперед него.
Конечно, Петр Алексеевич был в снаряде и раньше, еще в процессе строительства. Внутреннюю обстановку и расположение комнат он нашел вполне удовлетворительной и даже начал прикидывать, где быть гостиной, где кухне, где людской. Однако инженер в тот раз прервал его. Он сказал, что здесь несколько иные требования и подходить с обычными мерками не следует.
Приблизился полицмейстер, помялся немного, не зная, с чего начать разговор.
– На порохе полетите? – поинтересовался он.
– На нем, – ответил купец чуточку раздраженно, прибавив про себя: «Не на курином же помете».
– Я думал, может, на керосине, – сказал полицмейстер. – Пойду велю пожарную команду позвать. Как бы сено не загорелось.
Подходили еще люди, что-то спрашивали, участливо заглядывали в глаза. Жбанков видел их словно в тумане и отвечал часто невпопад. Однако смог почувствовать, что каждый мнется и жмется, будто пришел не провожать в добрый путь, а соболезновать. Это ему совсем не понравилось.
Появился инженер. Он коротко сморкнулся в свой желтый платок, затолкал его в карман и проговорил:
– Идемте уже, наверное?
«Идемте...» Словно звал к обеду похлебки откушать. Жбанков опять рассердился его неуместной будничности. Скучные слова, шинель да еще этот старый платок... Мог бы хоть платок к случаю новый взять или купить в галантерее.
В последний момент откуда-то выскочил помещик Дрожин.
– Петр Алексеевич, душа моя, думал уж, не успею! – воскликнул он, сжимая купца в объятиях. – Летел сюда, лошадей едва не загнал.
– Да что ты право! – рассердился Жбанков и оттолкнул помещика. – Чай не на войну провожаешь, а?
Тот ничуть не обиделся.
– Ты давай там... Смотри, чтоб аккуратно. А то, знаешь...
Дрожин, однако, был единственный, кто не конфузился и говорил в полный голос. Это дало купцу толику бодрости.
– Ты, Петр Алексеевич, как полетишь, то про себя думай, что я загадал для нас бутылочку наливки, своей, вишневой. Как вернешься – нарочно для тебя достану, и мы ее с тобой порешим. Верно?
Тут уж растроганный Жбанков сам приобнял его, задержался на миг, хлопая по плечу, а после перекрестился и шагнул в темный провал, зиявший на боку «Князя Серебряного». Тотчас Степан громко захлопнул за ним железную дверцу и накрепко закрутил запорное колесо.
В полутьме, хватаясь за холодные стенки, Жбанков прошел к своей кабине, где ему надлежало существовать до конца путешествия. Саквояж его был уже здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18