Данилов хотел было уже затихнуть, но что-то все-таки толкнуло его на дальнейшую драку — может азарт. Ему удалось прижать агрессивную колбасу к острому краю ближайшего бака. Она заерзала и ослабила хватку. Данилов, высвободивши правую руку, полоснул гадину термоножом вдоль и поперек. Затем, не без отвращения отбросив змеевидное тело миноги, поплыл прочь, даже не оглядываясь на дымок зеленоватой крови.
Минуту спустя он взял паузу, чтобы сориентироваться и продышаться. Жабрами ведь дышать, не то же самое, что ртом -все время кажется, что в легкие забит рулон туалетной бумаги и хочется от страха потерять сознание.
Данилов продышался и снова определил, где находятся черпаки, выгребающие рыбу.
Все, конец мучениям близок. Конец близок… И, похоже, не только мучениям, но и жизни вообще.
Массивный грязепоглотитель бросил странную тень, узкую и длинную. И эта чертова тень устремилась к нему. Да какая там тень. Живая минога. Супер-суперминога.
Судя по сопоставлению размеров, поранил-то Данилов всего лишь миногиного детеныша, личинку наверное. И теперь возмущенная мать собирается отомстить.
Через несколько секунд Данилов плыл стилем «лягушка» через лес металлических конструкций, отчаянно удирая от змеящейся гадины.
С западной стороны цилиндра как раз открылись огромные окна из диамантоидного стекла и море света затопило водный мир.
Данилов почти ничего не видел в этом сиянии и само собой не обращал внимания на информационные паутинки. Он влетел в панике в какой-то тоннель. Окончился тот в полусферической емкости, где в уголке прилепилось нескольких больших красных икринок.
Сама же преследовательница словно бы осталась за порогом, дескать, «как же вплывать без приглашения-то.» Здесь обзор был получше и взгляд притянулся к самой крупной икринке, размером с футбольный мяч. Данилову показалось, что внутри как будто виднеется… золотая корона.
Не удержавшись, он подплыл к ней и неожиданно заметил внутри икринки еще и личико. Чье же чье, как будто знакомое.
Золотая рыбка! Поддался еще вперед — и в какое-то неуловимое мгновение икринка вдруг раздулась, вывернулась наизнанку, поменяла энтодерму и эктодерму, окружив Данилова со всех сторон.
Красноватая ласковая полость мгновенно размягчила особиста, он почувствовал себя так, как наверное чувствует себя эмбрион в материнском чреве, и стал засыпать, засыпать. Джин кажется бормотал про странные выбросы нейроингибитора-бунгаротоксина, ну да отстал бы он. Мама, где ты мама?..
Золотая рыбка исполнила сокровенное желание — дала ему, инкубаторскому, маму. Впрочем сквозь сладкий сон прорывались обрывки какого-то кошмара. Зеленое тело, длинное и жирное, круглая пасть с четырьмя рядами зубов, девять глаз-буравчиков…
Потом вдруг стало очень больно, боль разрывала его грудь, сочилась щелочью по жилам. Джин что-то кричал ему, компот из разных картинок, долетая до зрительных центров мозга, превращался в какой-то цветной водоворот, до которого Данилову уже не было никакого дела. Свет съежился в точку и потух. Последнее, что он слышал, было: асфиксия, кислород — 10 % от нормы…
Когда он очнулся, то сперва почувствовал небрежные стыки металлических конструкций у себя под спиной. И то, что чешутся жаберные пластины у него за ухом — так с ними всегда при пересыхании, иной раз просто пытка. А затем увидел телескопическую клешню, которая нацеливала зонд на его нос.
Ну и первым делом оттолкнул ее, хотя рука едва слушалась и скорее напоминала вареную сосиску…
— Иди ты тогда в баню. — голос поступил извне.
Данилов посовещался с джином, который сообщил, что кровоснабжение тканей в норме и серьезных органических нарушений нет, нанодоктора сейчас штопают микроразрывы в легких и стимулируют некоторые померкнувшие участки мозга.
Утопленник сел, прокашлявшись, оценил лужу, которая с него натекла, затем глянул на говорившего про «баню». Вернее, говорившую.
Тетка в оранжевом комбинезоне. Оранжевый — любимый цвет работяг. Наверное, она вкалывает здесь, на рыбозаводе.
И помещение было совершенно производственного вида, с приличной силой тяжести. Неподалеку колупалась с аппаратурой еще одна баба с влажными волосами и в таком же рабочем комбезе.
У обоих физиономии красные, черты резкие — будто в два приема их выстругали. У той, что ближе, были слишком грубые ладони, которые скорее подошли бы механику с какого-нибудь допотопного атомолета, у другой чересчур широкие плечи. И никаких попыток прикрыться мимиком.
«Эх, бабоньки, как же вас угораздило оказаться столь непохожими на Эльвиру, Юкико и Зухру.» Эльвира, Юкико, Зухра. Суперконфетки.
Ну кем еще могут быть клоны третьего или четвертого поколения от каких-нибудь любимых артисток и манекенщиц времен великого Гольдманна вроде Шарон Стоун, Клаудиа Шиффер и Наоми Кэмпбелл.
Кочует микрочип Фрая, эта «волшебная лампа» для джина, персональной информации и психоматрицы, из одного тела в другое, и каждое последующее подвергается все большей генетической коррекции и верификации. И психопрограммированию. Во имя достижения все большего совершенства. Вот какие смелые у солариток язычки, спокойно толкуют на темы вроде альтернативной истории.
А вот эти краснорожие бабоньки, если и клоны, то в самом первом поколении, без всякой евгеники и верификации, никто не занимался их красотой — для трудов праведных и так сойдет. И если что-то развито в них, то не красота и генетическое совершенство, а выносливость и сопротивляемость космическим ветрам.
С одной стороны Юкико, Эльвира, Зухра и другие соларитки, с другой — фабричные тетки, разница налицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18