— Количество расхождений не превышает допустимого значения, так что я не могу не пропустить вас, Додо.
— Ну и не вякай тут, чтоб тебя мастер разобрал. — откликается коротышка, пробуя голосовые связки и не удивляясь тому, что люк спутал его с безвременно почившим Додо-Дублем.
Анпилин проходит по длинному коридору рядом со сломанным транспортером, смахивающим на разлившуюся ртуть. В конце коридора его встречает охранник, чье лицо закрыто полупрозрачным металлорганическим забралом вполне естественного происхождения — нарост идет от надбровных дуг. Под кожей его предплечий ходят жилы, напоминающие провода. Ладони-грабли сжимают плазмобой двадцатого калибра.
Но рослый охранник не сочится спокойной уверенностью как обычно, он слегка растерян, даже постукивает пальцем по забралу, словно недоволен изображением. Затем говорит неожиданно высоким голосом, более подходящим для девушки.
— Черт, в глазах муть какая-то. Додо, это ж ты; неужели ты усвистываешь от нас, не дождавшись барыгу Анпилина? Чего, не понравилось?
— Там хорошо, где нас как будто нет, Мэри Джон, — отзывается «малыш» Анпилин.
— Ты всегда так говоришь, Додо, а потом вещи пропадают.
— Да мне на Землю надо, в Афины, слыхал про такой городишко?
Тороплюсь, потому что командировочное удостоверение истекает; как ты, надеюсь, понимаешь, оно тоже ворованное.

2. «НЕЗНАЙКИ В СОЛНЕЧНОМ ГОРОДЕ»
Марс, солнечный город Свободобратск, апрель 2053 г.
Эта игра называлась «мяч» — просто и со вкусом, так сказать, в древнегреческом стиле. Одежды игроков, само собой, именовались «туники», а игровой зал, на тот же древнегреческий манер -"гимназией".
Одной стороной он был открыт к городу — его мраморным портикам, агорам, мусейонам, проскенионам, ипподромам и прочим парфенонам, упорядоченным так, что и Ветрувий «$F древнеримский разработчик канонов классицизма-монументализма» пИсал бы от восторга.
С другой открывался прекрасный вид на величественную гору Олимп, густо заросшую вечнозелеными кипарисовыми рощами, там и сям прикрытую вуалью облаков и голубоватой патиной дождей. Время от времени гора казалась похожей на столб изумрудного дыма, тянущийся к небу.
А небо было залито таким ярким аквамарином, как это возможно только на красном коммунарском Марсе.
Мяч был один к одному сгусток холодного огня, ниспосланный Зевсом-громовержцем. На какие-то доли секунды он прилипал к рукам игроков, получал мысленный приказ, а затем уносился, петляя и кружа, как живая молния.
Игроки имели вид не только совершенный, но и стимулирующий у лиц противоположного пола легкий, однако постоянный приток сексуальных гормонов. Волосы мужчин напоминали золотую стружку, челюсти вписывались в волевой квадрат, а кожа блестела как леденец, подчеркивая рельеф мускулатуры. Женщины выглядели более разнообразно — волоокие или же раскосые, кожа смуглая, а то и кровь с молоком — но одинаково вдохновляюще.
Тела не были ничем не искажены, ни мутациями, ни косметохирургией — все каноны, как «Пракситель прописал».
Вот одна юная «богиня» подпрыгнула, пользуясь пониженной силой тяжести, застыла в воздухе словно облачко, изогнулась как татарская сабля и шлепнула по мячу, который полетел по одной из десяти миллионов заложенных в него траекторий. Затем в сальто-мортале вернулась на вибрирующий вогнутый пол.
Молодой «полубог» ринулся со струящегося словно водоворот потолка, но не сумел остановить пылающий холодным огнем шар, который, будто просочившись между его рук, исчез в зеркальной выпуклости ворот. А игрок, не совсем ловко крутанувшись,
«сел» на задницу.
Раздались хлопки, заиграл сиянием орган «Аврора» и победительница, желая уделить немного внимания огорченному сопернику с явно пострадавшей задней частью, поинтересовалась:
— Ау, Владик, как там твоя докторская поживает?
Атлет-ученый, толкнувшись ладонями, пружинисто вскочил на ноги и ответил на благозвучном русском-4, распространенном в академических кругах.
— На кафедре много я удачливее, дева, чем на игралищах задорных. И мускулы ума мне напрягать привычнее, чем мышцы рук и ног. Научный мяч вчера я протолкнул в ворота. Короче, докторскую я защитил.
— А как ты относишься к поздравлениям в виде братско-сестринских поцелуев, мышцеголовый ты наш?
Отношение было самое положительное и пухлые губы белокурой Эльвиры прижались, если точнее, присосались к тонкому отменно смуглому лицу Владислава Бергерманна. Заодно она утирала ласковой ладошкой мелкие бисеринки пота с его высокого лба.
— Какой же это братско-сестринский? — стали уличать другие игроки, а одна шоколадная девушка с чуть раскосыми глазками и тысячей извивающихся косичек а-ля Медуза Горгона метнула в Эльвиру пожалуй даже сердитый взор.
— Постойте, сограждане, из-за поцелуев мы забыли спросить Бергерманна, какова ж собственно тема его доктората, — напомнил мужчина, что выглядел за счет двух-трех морщин несколько старше и мудрее других. Не дожидаясь ответа, она стал освежаться кипящей, но ледяной амброзией. Пил он быстро, но никакого бульканья вовсе не было слышно.
— Историей альтернативной назвал бы тему я свою,-отозвался Владислав, несколько смущенный общим вниманием.
— И конечно же жуткая, — заметил камрад со следами возраста и мудрости на лице. — Юкико не стонет во сне, после того, как ты с ней поделишься знаниями?
— Да, да, камрад Сысоев, я могу все рассказать о тезисах Владислава, — с превеликой готовностью выкрикнула «шоколадка» с тысячей змеевидных косичек.
— А ну-ка, давай-ка… Что там Бергерманн накатал? — подначили остальные игроки, впрочем на лице у пожилого-умудренного мужчины уже отразилось некоторое сомнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18