– Что ты можешь сделать мне или моему брату Улькабалу?
/Клубящийся пар над фиолетовым океаном, и морское божество далекого мира – гигантское существо с тысячами щупалец, – корчится в обжигающей воде. В бессильной ярости оно вздымает и обрушивает валы. размером с горы, заливает далекие берега, волнует бездну, но все это не причиняет ни малейшего вреда великой Садраксиюшти. /
– Я подогрею его водичку, – шипит она. – Только прикоснитесь к детенышу.
– Войны не избежать, – говорит горбоносый. – Люди умеют только воевать, убивать и умирать. Все остальное получается у них очень плохо.
– Твое царство увеличивается, когда уменьшаются царства земных владык, маленький Ягма. – Садраксиюшти распахивает необъятные крылья. – Ты сделаешь все, чтобы война разразилась. Но запомни, я приду за тобой. Я приду за всеми вами.
– Мы будем ждать, – говорит Тетареоф… …Слепой юноша стоит на самом краю отвесной скалы, нависающей над ущельем. Внезапно он изо всех сил размахивается и швыряет что-то в бездну.
Крохотные раскрашенные палочки перепуганной стайкой летят вниз…

2

Управитель Микхи чувствовал себя неловко. Ослепительная красавица в золотом венце на каштановых кудрях была его царицей. Но она не переставала быть и маленькой Уной, которой он перевязывал полотном разбитые коленки, помогал прибирать осколки кувшинов, кормил сладостями втайне – от Аддона и Либины и рассказывал самые интересные и страшные легенды.
Он по-прежнему любил ее, но разве мог простой управитель крепости Каин бросаться с объятиями и поцелуями к великой царице Газарры, Ирруана и Шэнна?
Во главе стройных рядов воинов стоял Килиан в сверкающих доспехах и великолепном шлеме с высоким алым гребнем.
Аммаласуна подошла к брату и слабо улыбнулась:
– Здравствуй, эльо Кайнен.
– Приветствую тебя, царица. – Он снял шлем и склонил голову.
И она увидела, что за ухом у него вьется непокорная седая прядь. Почти такая же, как у нее. И появилась почти тогда же.
Она положила на склоненную голову узкую легкую ладонь:
– Пойдем в комнаты.
Проходя мимо Микхи, Уна наклонилась к старику и крепко расцеловала его.
– Я обязательно приду поговорить с тобой, как только закончу все дела с Килианом. Хорошо? И он закивал, смешно тряся белой бородой. Когда Килиан и У на остались вдвоем, в комнате повисло тяжелое молчание. Девушка нервно теребила край своего тонкого зеленого хонедима с вышитыми золотыми птицами. Она избегала встречаться взглядом с человеком, которого большую часть своей жизни привыкла считать братом, и ей от этого было неуютно и неловко. Конечно, теперь ее царский сан служил надежным щитом, и если разговор не получится, то она вправе прервать его в любой момент.
Эльо Кайнен не посмеет противиться воле своей госпожи.
Но ей так хотелось достичь понимания, восстановить хотя бы малую толику их былой близости, доверия, взаимной честности. Ей необходимо было узнать правду, чтобы наконец прекратить терзаться неразрешимым вопросом: что произошло в тот страшный день между ее братом и возлюбленным?
Собравшись с силами, царица подняла глаза на молодого человека и пристально смотрела несколько мгновений. Он отвернулся, побледнел.
– Зачем ты приехала? Я же писал, что здесь опасно.
– Здесь всегда было опасно. Да и в Газарре не так уж тихо. Может быть, там еще страшнее. Здесь мы должны были защищаться от внешнего врага, зато никогда не боялись, что в чашу с вином нам подсыплют яд. А в моем дворце только об этом и думаешь… Все изменилось в моей жизни.
– Все изменилось, – эхом откликнулся Килиан. – Все изменилось в крепости Каин и в моей жизни. Нету прежнего Южного рубежа, каким ты его помнишь.
– Нет и прежней меня. Думаю, не ошибусь, если скажу, что там, над обрывом Улсалус, погиб не только Руф Кайнен, но и милый мальчик Килиан, которого мы все так любили. Так что и самого Килиана Кайнена, каким я его знала, тоже нет.
Нет мамы, и нет нашего отца – главы клана и самого лучшего защитника Южного рубежа.
– Это уже твоя вина. Ты сделала из отца завоевателя, – тихо, но непреклонно сказал молодой человек.
– У меня нет иного выхода. Мне нужно огромное войско, чтобы отразить нашествие чудовищ, но некогда вести долгие переговоры с другими царями. Да и смысла в этом мало. А нашествие будет: я знаю.
Я вот за чем приехала, Килиан, я хочу знать: это ты убил его?
– Тебе будет легче, если я отвечу «да»?
– Нет. Это будет ужасно и невыносимо. Но еще невыносимей каждый день думать, ты или не ты? Я ненавижу тебя за неизвестность, наверное, больше, чем за убийство.
– Кажется, ты не сомневаешься в моей вине. Уна уронила голову, но тут же подняла ее и смело взглянула на брата:
– Вообще-то, почти не сомневаюсь.
– И ты никогда не простишь меня?
– Я уже простила. Помнишь, мама говорила, что простить – значит понять. И мне кажется, я понимаю, отчего ты это сделал, если все-таки это сделал ты. Отчасти я и сама побуждала тебя к устранению соперника: ведь это я твердила, что желала бы любить тебя, но не могу, потому что на свете есть Руф. Именно я жаловалась тебе, что он не отвечает мне взаимностью, что он вообще ничего не говорит, – и что тебе было делать? У тебя не было даже надежды на то, чтобы стать свидетелем нашего счастья. Возможно, ты спасал не только себя, но и меня.
А он все равно не принадлежал нашему миру, он был другой. И любовь его была иной, и злость, и радость. Я не перестаю его любить, но горе сделало меня старше и мудрее. И я знаю, что мы все равно не были бы вместе здесь, под нашим небом. Потому что на самом деле это небо было мое, твое, мамино, но не Руфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108