Караванщик унаследовал от отца практическую сметку, решительный характер и твердость; а от матери – изысканную внешность, независимость нрава, удаль и горячность людей ее рода. Сочетание получилось на редкость удачным, и Сайнаг-Алдар в жизни своей покоя не знал, знать не хотел и не был уверен в том, что слово «покой» вообще имеет право на существование, если речь заходит о настоящих мужчинах. Естественно, его не пугала ни приближающаяся война, ни армия великого полководца Зу-Л-Карнайна, которая со дня на день могла встать у стен ал-Ахкафа. По слухам, один из братьев его матери занимал в армии императора немалый пост, и Сайнаг-Алдар смело глядел в будущее. Однако, как человек разумный и рассудительный, он хотел успеть в город до начала войны, чтобы вывезти самое ценное в приграничный Джед. С таким человеком и отправились в путешествие Каэтана и ее друзья.
С Джангараем и Бордонкаем она сдружилась совершенно незаметно и очень легко.
Ингевон фехтовал с ней на мечах каждое утро и каждый вечер, изнуряя себя до седьмого пота. Он был готов продолжать еще и еще, но Каэ обычно валилась на спину, широко раскинув руки, и молила:
– Пощади, великий воин, иначе завтра я буду спать в седле и не смогу слушать твои занимательные истории. А ты умрешь без слушателя гораздо скорее, чем без партнера по фехтованию.
Джангарай смеялся и помогал ей встать. Как-то само собой получилось, что за два дня путешествия он рассказал своим новым друзьям почти все о своей жизни – во всяком случае, больше, чем любому человеку за многие годы.
Бордонкай же никак не мог понять, на самом ли деле он стоит за справедливость, и эти сомнения не оставляли его подолгу, хотя сражаться пока ни с кем не пришлось. Удивительным образом подобное пребывание в сомнениях его не угнетало, а только заставляло задуматься. Бордонкай неожиданно для себя обнаружил, что задумываться ему нравится гораздо больше, чем воевать не рассуждая. Он часто и подолгу беседовал об этом то с альвом, то с Каэтаной. Оба они серьезно относились к его душевному состоянию, и это тоже было внове ДЛЯ гиганта. Он бы с радостью обсудил происходящее с ним и Джангараем, но побаивался, что острый на язык ингевон высмеет его, а быть осмеянным Бордонкай не хотел. Вот и выходило, что, хотя он знал Джангарая Несколько лет, а двух других своих спутников – всего несколько дней, тем не менее сдружился и сблизился с ними гораздо больше.
Альву, как ни странно, нравилось путешествие. Как-то, подъехав к Каэтане во время утреннего перехода, он упоенно оглядел окрестности и сказал:
– Красота-то какая! Я, знаете ли, всю жизнь мечтал получить должность библиотекаря у какого-нибудь вельможи. Они книгами мало интересуются, но друг от друга стараются не отстать и библиотеки при случае закупают целиком. Ведь в лесу я жить не могу, даром что сам ближе к духам, чем к людям. Только мне очень обидно, что создатель нас так обделил: духи, эльфы, лесной народ вроде альсеид, оборотней или сарвохов – у них магия есть, волшебство, и они бессмертны. Люди – у них цивилизация, да и сила на их стороне, куда ни глянь. А мы, альвы, ни то ни се – ни силы, ни волшебства, – только мех один. Нас ведь ингевоны раньше из-за меха отстреливали. Ты уж, Джангарай, не сердись за правду.
Ехавший следом за Воршудом воин ответил:
– Что же мне сердиться, Воршуд? Это тебе нужно сердиться. Что было, то было. – И, обращаясь к побледневшей Каэтане, сказал: – Действительно, была мода на плащи из меха альва. Их так шили, чтобы лапки завязывались на груди.
– Ужасно, – прошептала Каэ.
– И я говорю, что ужасно, – согласился Воршуд. – Всю жизнь мечтаю поселиться где-нибудь в столице или в замке, но недалеко от культурного центра, так, чтобы университет был поблизости. А лучше всего – при самом университете, – вздохнул он мечтательно. – Но сегодня я впервые понял, что и на природе – красота. Только мне здесь жить было бы все-таки страшно. А полюбуешься – на душе теплеет. Спасибо вам, что взяли меня в такое путешествие. Сам бы я никогда на подобное не решился.
Джангарай скрипел зубами и молчал, но, когда альв пришпорил коня и поскакал вперед, наслаждаясь быстрой ездой, обратился к Каэтане:
– Часто мне бывает стыдно, что я родился в это время, в этом месте, на этой земле. Я не приемлю почти ничего из творящегося вокруг. Я пытался бороться со злом и для этого хотел стать великим фехтовальщиком. Я грабил и убивал только тех, кто этого заслуживал, но зла вокруг меня не стало меньше. А потом появились вы, и стало ясно, что даже фехтовать я за свою жизнь как следует не выучился. Зачем я прожил тогда эти годы?
– Я могла бы тебе ответить пустыми словами, Джангарай. Так, как принято отвечать на подобные речи, смущаясь в душе, что человек говорит неприкрытую правду. Но я не стану этого делать. Мы отложим этот разговор на то время, когда я смогу ответить тебе не словами, а тем, что за ними стоит.
Джангарай ничего не ответил Каэтане, но вечером того же дня, когда они сидели у костра и пили темный тягучий напиток караванщиков из маленьких неглубоких чашек, спросил ее:
– Вы расскажете мне о том, что знаете о душе своих мечей?
– Как? – искренне удивилась Каэ.
– Вы станете учить меня?
– Учить не стану, а вот рассказать, что помню, могу. Если бы я знала, откуда это помню и кто учил меня... – печально вздохнула Каэ.
После ужина они с Джангараем отошли на несколько десятков метров от лагеря, чтобы не мешать остальным, и стали фехтовать.
– Не сражайся со мной! – кричала Каэ, в очередной, раз избегая прямого удара, в который Джангарай вкладывал недюжинную силу. – У тебя глаза от ярости ничего не видят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174