В трюме они забились в самый дальний угол, протиснувшись в щель между выгнутым бортом и бочонками, и замерли. У них над головами раздавались шаги, скрипели доски, были слышны приглушенные голоса. Коротышка Ньоль-ньоль внезапно напрягся и тронул за плечо стоявшего рядом Крыса.
– Послушай!
– Что? – прошептал Крыс.
– Кажется, на борт поднимаются пассажиры.
И впрямь, наверху послышалось оживление: забегали матросы, капитан принялся хриплым голосом отдавать команды. Заскрипел ворот, а затем загрохотала якорная цепь. Корабль сильно качнуло, и спутники почувствовали, что судно начало двигаться.
– Ну вот, – удовлетворенно прошептал Коротышка. – Мы на борту, бангалорцы на борту. Теперь осталось только продержаться до рассвета.
– А почему бы и нет? Даже если сюда кто-то зайдет за водой или вином, то обнаружить нас не сможет.
– Вот и молись, чтобы не смог, – прошипел Мыш. Они постарались принять самое удобное положение, которое только было доступно, и расслабились, сладко задремав. Перед тем как смежить усталые веки, Крыс удовлетворенно произнес:
– Какие же мы молодцы, что не избежали искушения и плотно поужинали в «Жизнерадостном пирожке». Совершать безумства на голодный желудок практически невозможно.
– Согласен, – кивнул Коротышка.
Проснулись они на рассвете – от холода, боли в затекших членах и топота сапог над головами.
– Сколько там, наверху, может быть людей? – спросил Мыш, едва к нему вернулась способность двигать челюстями.
– Обычно кадазан управляется командой человек в пятьдесят.
– И еще пассажиры. Многовато, – заметил Мыш.
– Знаете, – протянул Крыс, – при свете дня мне наша вчерашняя затея кажется менее удачной.
– Что ж теперь делать? – широко улыбнулся Коротышка. – Только продолжать в том же духе.
– Оно-то, конечно, так, но вставать лень. Я по утрам очень тяжело просыпаюсь.
– А ты хорошо понимаешь по-бангалорски? – спросил Коротышка. – У меня, например, с разговорной речью не очень-то. Они как защелкают, как затарахтят, так у меня словно мозги вышибает.
– Ничего, не волнуйся, – шепнул Крыс. – Я хорошо понимаю, а Мыш еще лучше. Он даже диссертацию защитил в университете по бангалорской самобытной культуре, так что он у нас вообще специалист.
– Ух ты! – искренне восхитился Ньоль-ньоль. – Я ученых людей уважаю. Самому вот не пришлось учиться, но умников люблю.
– Не пришлось ему учиться, – хмыкнул Мыш. – А кто знаком с древними знаниями токе? Интересно! Если бы все такими неучами были, мир бы уже стал похож на обитель Бога.
– Это ты преувеличиваешь, – отмахнулся явно польщенный Коротышка. – А что, скажи, ты сейчас думаешь по поводу бангалорской культуры?
Мыш охнул, когда резкий крен корабля заставил его вжаться спиной в ребристый борт, и отпустил несколько фраз по поводу предмета своего когдатошнего исследования. В переводе выходило, что бангалорская культура резко утратила для него свою привлекательность и годилась только для извращенного употребления грязными людьми в нетрезвом состояний.
– А то давай к нам, в братство! – предложил восхищенный Ньоль-ньоль. – Если ты перед моими ребятами такую речугу завернешь, они за тобой и в огонь и в воду.
– Увольте, – перешел Мыш на язык утонченных аристократов. – Я ни в огонь, ни в воду не стремлюсь. Я здесь вообще по чистой случайности.
Его друзья и рассмеялись бы, но им было нельзя. И потому они титаническими усилиями воли хранили каменное выражение лиц.
– Вот еще что, – снова заговорил Коротышка спустя несколько минут. – Неизвестно ведь, как дело обернется, и потому я хочу, чтобы вы на всякий случай запомнили: у Эрлтона – нашего побратима – был на все тех же проклятых Бангалорах какой-то родственник. Он о нем никогда не говорил, кажется, они давно потеряли друг друга из виду и не стремились возобновлять отношения. Но чем больше я думаю, как мог попасть к Джою этот стерженек, тем больше мне начинает казаться, что это единственное нормальное объяснение случившегося. Каким-то образом наш побратим очутился на архипелаге, и я почти уверен в том, что он встретился там с тем, кого даже вспоминать не хотел, – а вот что там произошло?
– Что же ты до сих пор молчал? – прошипел Крыс.
– Виноват, признаю. Но я только сейчас об этом вспомнил – само собой в голове всплыло. Я же говорю, он никогда об этом человеке не говорил, так, обмолвился всего один раз. Но я уверен, что мне не почудилось и что я ничего не перепутал. Наверняка уверен.
Следующие несколько часов они провели в постоянном напряжении, но ничего особенного не случилось. Сколько ни напрягали трое друзей слух, так и не услышали никаких существенных разговоров, даже слова разбирали с трудом. Только громкие и отчетливые команды капитана долетали до них без искажений. Еще пришлось им выслушать беседу двух матросов, которые стояли, видимо, прямо над ними.
– Два янщика ему предоставь! – возмущался один. – Грит, бутто он "меня предупреждал нащет двух пустых янщиков на манер гроба и двух мешков земли. Я ему отвечаю: про землю предупреждали – землю я и доставил честя по чести, а про янщики толка не было.
– А он?
– Шо он? Зверь… Я, грит, с тебя ремней понарежу, остолоп! Ты, часом, не знаешь – хто он таков, ентот остолоп? Наш капитан такое разнообразие в бранной речи имеет, шо и не поймешь без бунтылки, кем он тебя сегодня обругать соизвоил.
– Так чего с ящиками-то? – не унимался его приятель.
– Чаво, чаво? Сколачивать нонче буду, грит, шоб высокие и уместительные. Кого туды уместить нужно? Непотребство сплошное деется, вот шо я тибе скажу.
Матросы удалились, и голоса их затихли вдали, а Коротышка, осторожно разминая затекшие мускулы, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154