Единственное: можно скидывать бомбы, если кажется, что подлетаем. Их у
нас сколько?
- По дюжине на каждого.
- Нормально. Получается, семьдесят две - точнее, семьдесят одна, одну
я уже скинул. Хватит с лихвой.
- Раз так, то пока не мешало бы и поесть. Есть охота, аж в брюхе
урчит.
Манефон выпустил веревку и сел на дно мешка. Через несколько секунд
шар слегка качнуло: веревка вытянулась до конца.
Манефон снова взялся за огниво и зажег масляную плошку, которую цепко
удерживал, пока усаживался Найл. Манефон был, по меньшей мере, на
двадцать килограммов тяжелее Найла, поэтому дно постоянно кренилось в
его сторону. Пришлось-таки постараться, прежде чем они с величайшей
осторожностью установили равновесие, сев вперемежку с поклажей. Тогда
Манефон передал плошку Найлу, а сам взялся развязывать один из холщовых
мешков. Из него он достал плетеную корзину с едой. В ней оказались
лепешки, мед, жареная птица, козий сыр, яблоки и графинчик золотистого
вина. Так, сидя скрестив ноги, они принялись за еду. Стены подвесного
мешка никогда не предназначались для человеческой спины, поэтому
постоянно хлябали, стоило о них отпереться.
Закрыв глаза, можно было представить себя чуть ли не в родной пещере.
Вино и пища вызывали отрадное чувство безопасности и оптимизма. Теперь
даже не очень тревожило, что они висят, покачиваясь в полом
пространстве, в пятистах метрах над океаном. Вместе с тем это давало
понять, насколько он сам, Найл, изменился: мальчуган из пещеры словно
принадлежал какой-то быльем поросшей эпохе.
Слепящая вспышка заставила, вздрогнув, прийти в себя. Это Доггинз
сбросил еще одну бомбу. Она осветила такую же в точности панораму, что и
предыдущая: простершееся внизу бескрайнее море - темное, с белыми
барашками волн. Вдвоем они опорожнили графинчик, и Манефон вышвырнул
пустую посудину. Найл со странной отрадой представил, как она,
кувыркаясь, летит в холодной темени. Манефон опять задул плошку.
А вскоре зарядил дождь. Найл поднял капюшон отороченного мехом
балахона, затянув вокруг шеи тесьму. Одежда была из дубленой шкуры и
нисколько не намокала. А пошлепывание о капюшон капель вывело Найла из
дремотного состояния. Это, в свою очередь, настроило на трезвый лад:
нельзя убаюкивать себя, поддаваясь чувству мнимой безопасности. Если
курс верный, то они должны быть, по меньшей мере, на полпути к Дельте.
По словам Симеона, слияние двух рек где-то в миле от побережья. Идя на
такой скорости, легко перескочить заданный рубеж и приземлиться
где-нибудь в пустыне на этой стороне Дельты...
Пытаясь сдержать гнетущее волнение, он пошарил под туникой и повернул
медальон. Сонливость мгновенно улетучилась. Сначала, особой выгоды от
этого вроде бы не наблюдалось, просто четче стал ощущаться стук дождя и
покачивание шара. Затем внимание случайно соскользнуло на порифида, что
в метре с небольшим над головой. Найл тотчас же осознал его присутствие.
Порифид казался точкой невнятного света, опутанной длинными нитями
энергии, цедящимися в темноту. В самом центре светящейся точки, где
сходились все эти нити, наблюдался устойчивый импульс, напоминающий
биение сердца. Найл неотрывно всматривался, и пульс словно начал втекать
в него самого, становясь его частью; создавалось любопытное ощущение,
что порифид пытается установить с Найлом связь. Затем Найл и сам вжился
в пульс. Собственное тело будто перестало ему принадлежать, став
отчужденным, посторонним.
И тут тьма неожиданно исчезла. Найл сознавал, что глаза у него
закрыты, тем не менее, казалось, что это не так. Он словно брел через
красноватую дымку, а когда напряг чутье, картина проступила так же ясно,
как при дневном свете. Он различал над собой толстое одеяло из туч и
ущербную луну, плывущую по небу. Видно было, как далеко внизу пучатся
волны. Дальнейшее усилие дало даже проникнуть в пучину вод и
почувствовать дно - такая же бездна, что и высота над морем, даже
расстояние примерно то же.
Найл почувствовал, и двух других порифидов, что на соседних шарах: их
энергетические "нити" неуловимо переплетались с нитями, исходящими от
него самого. Теперь понятно, отчего шары держатся примерно на одной
высоте и не сталкиваются. Порифиды интуитивно чувствовали друг друга и
соблюдали меж собой примерно одинаковое расстояние. Создавалось забавное
впечатление, что они регулируют не только высоту шара, выделяя и
поглощая газ, но в какой-то степени и его направление.
Теперь, когда сознание слилось с порифидами, вроде и страх за себя
перестал как-то донимать. Ушло и нетерпение. Какая, по сути, разница, в
воздухе он или на земле - ведь так приятно плыть да плыть между морем и
облаками. Человеческая сущность, с ее вечно настороженным вниманием,
воспринимались теперь как нечто отдаленное; он плыл плавно и безмятежно,
словно во сне, хотя сам полностью бодрствовал.
Находясь в таком состоянии, он понял, что испускаемые порифидами
энергетические "нити" представляют собой меленькие вспышки какой-то
низкочастотной энергии, и что, отражаясь от любого живого предмета, с
которым сталкиваются, они придают ему способность "видеть" их. Найл с
удивлением отметил, что и сам не лишен такой способности - правда,
развита она во много раз слабее. В отличие от порифидов, у него никогда
не возникало необходимости ее совершенствовать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12