— Зачем?
— Зачем вообще зеркало делают? Чтобы отражало свет.
— Но для чего?
— Пойдем, покажу. Делай как я.
Крайски как пловец провернулся на пол оборота в воздухе, так что тело у него пришлось параллельно земле. Карлсен попробовал как он, но лишь перевернулся вверх тормашками. Лишенный веса, он не мог использовать силу гравитации для управления своими движениями. Лишь распластавшись, с крайней осмотрительностью сумел он принять одинаковое с Крайски положение.
— Держи к свету, — велел Крайски. Он уже направлялся в сторону горизонта.
Указание это было для Карлсена пустой звук, однако, стоило поднапрячься, и он сумел пристроиться следом.
— Что нас двигает?
— Ментальная сила. Мысль нагнетает давление, как солнечный свет.
И вправду. Стоило жестче сконцентрироваться, и оказалось возможным управлять скоростью и нагнать Крайски. Как психолог, он частенько цитировал изречение — Мэплсона о том, что мысль — это разновидность кинетической энергии, сам при этом относясь к нему как к некоей метафоре. И тут, впервые убедившись в реальности этой фразы, потрясение представил себе ее потенциал.
Саграйя все еще находилась ниже линии горизонта, хотя на востоке небо за саблезубыми пиками уже налилось пронзительным сиянием. Этот «восход солнца» смотрелся куда внушительнее, чем на Земле — видимо потому, что Саграйя находилась гораздо ближе к своему спутнику, а потому казалась намного крупнее земного светила. По мере того как отраженный свет становился все ярче, Карлсен почувствовал у себя на щеках рдеющее тепло и тот самый, знакомый уже, трепет. Похоже, это как-то связано с сонмищем ярких искорок, вихрящихся над ореолом восхода (эдакое полярное сияние в миниатюре), проявление электрической активности, наверное. Ощущение легко перетекло в паховую область, преобразовавшись в сексуальное желание, близкое к эрекции. Невольно подумалось о хорошенькой библиотекарше Кьере, и зависть пробрала к Мэдаху: надо же, обладает ею каждый день. Но тут, когда за хребтом саблезубых пиков взору открылся торцовый срез спутника, скальным отвесом обрывающийся во мглу, невольный ужас смел всякое возбуждение, показав всю его тривиальность. В этот миг предельно ясно раскрылась основа пристрастия, порабощающего обитателей Криспела: они нагнетают его сами, своей волей.
Взору опять открылась мятущаяся поверхность Саграйи с ее неистовыми электрическими бурями и мглистыми смерчами, напоминающими вихри отдаленной пыли. С этого ракурса различалось, что Криспел не шар, а просто продолговатая глыбина породы, плоская и, словно, поддолбленная снизу резцом неуклюжего каменотеса. Этот самый низ, уныло черный и до странности пористый, напоминал чем-то жженый кокс. Скорее всего, луну эту швырнуло в космос каким-нибудь титаническим взрывом (хотя представить трудно: какой же силы должен быть вулкан, чтобы отколоть такой кусище!). Безусловно, есть во Вселенной силы, о которых земные астрономы не догадываются.
Проплывая под нижней стороной Криспела, Карлсен уяснил, что выдолбленность представляет собой некую гигантскую воронку диаметром как минимум с полсотни миль. Тускло черные закраины сходились посередине к дыре, точащейся, казалось, к самой сердцевине луны; просто смотреть в нее, и то голова шла кругом.
— Вот она, поверхность, вбирающая энергию Саграйи, — указал Крайски. — Когда Саграйя непосредственно вверху, эта воронка канализирует энергию через центр планеты и дальше наружу, на другую сторону. Вот тебе тот самый фонтан Саграйи.
— И это все естественного происхождения?
— Частично да, а частично уже довершено. Боже, какой безмерно грандиозный замысел! Пятисотмильную глыбу породы превратить в невиданных размеров солнечную батарею, верхнюю часть забелив, чтобы не уходила энергия… Если сравнить, то крупнейшие технические достижения человечества покажутся чем-то несущественным.
Но уже проникшись соблазном предложить приземлиться на черную поверхность, он ощутил в себе то особое внутреннее напряжение, предупреждающее: что-то надвигается. Уши заложило как под местным наркозом, и голова закружилась. На секунду пронизала мысль о неистовом ветре, подхватившем его, Карлсена, словно перышко — вот-вот сейчас возьмет и ахнет о глыбу Криспела. И опять свет размазался, а тело будто вытянуло тугим жгутом, хотя и не так сильно, как бывало раньше. Сознание растворилось в некоем полусне, где все происходило с такой скоростью, что моментально забывалось — осенний мглистый ветер с лоскутьями мертвой листвы. Время пошло как бы урывками…
Придя в чувство, он снова зажмурился от нестерпимого, слепящего света Ригеля — жесткие лучи обдавали тело словно водяные струи. Напор не ослабевал и тогда, когда Карлсен отвернул голову и притиснул к лицу ладони (терпеть уже сложно: ощущение на грани болевого). И тут дискомфорт неожиданно схлынул, сменившись умиротворенной тишиной. Все равно, что из— под хлещущего града нырнуть под навес.
Он открыл глаза и понял, что причиной этого внезапного спокойствия была планета, отгородившая его, Карлсена, от солнца. С этого расстояния она смотрелась примерно вчетверо крупнее земной луны. Серого цвета и с вертикальными прожилками темных облаков, она походила на жемчужно— мраморный шар. Поверхность напоминала фотоснимки Сатурна. Секунду Карлсен недоумевал: как, интересно, планета различается, когда солнце находится сзади, но тут сообразил, что в небе еще как минимум три спутника, гигантскими зеркалами отражающих голубое сияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18