С неба посыпались первые капли дождя,
поверхность воды подернуло рябью. И тут я испытал блаженное чувство
безграничной радости, доселе неведомой мне: я увидел Ниневию так же
отчетливо, как и эту лужу. Вся история вдруг стала настолько реальной, что
я почувствовал полнейшее презрение к собственному существованию здесь,
посреди этого двора и с этим бельем в руках. Остаток вечера я пробродил,
словно во сне, и с тех пор решил посвятить свою жизнь раскапыванию прошлого
(в полном смысле этого слова), чтобы возвращать давно ушедшую реальность.
Позже вы поймете, насколько важное отношение все это имеет к моей
истории. Да, по-разному мы с Райхом относились к прошлому и постоянно
поднимали друг друга на смех, открывая очередные чудачества в характерах
друг друга. Именно в науке видел Райх поэзию жизни, а прошлое для него
служило подсобным материалом для собственных опытов. Я же относился к науке
как служанке поэзии. Мой первый учитель сэр Чарльз Майерс, презиравший все,
имеющее отношение к современности, укрепил и во мне подобные взгляды.
Наблюдая, с каким усердием тот занимался раскопками, можно было подумать,
что он никак не связан с нынешним веком: его удел - история, он взирает на
нее, словно беркут с высокой скалы. Большинство человеческих существ
вызывало в нем содрогание и неприязнь: "Они мелки и несовершенные", -
жаловался он мне как-то. Майерс внушил мне, что истинный историк прежде
всего поэт, а потом - ученый. И еще он говорил, что презирает иных двуногих
до такой степени, что начинает подумывать о самоубийстве, и лишь одно
способно примирить его с окружающими: "У всех цивилизаций, - говорил он, -
были не только взлеты, но и падения".
Первые дни в Диярбакыре, когда дождь не давал проводить раскопки на
Черной Горе, мы подолгу беседовали с Райхом, потягивающим пиво пинту за
пинтой; я же предпочитал местный бренди - даже тут проявлялась разница в
темпераментах.
В один из таких вечеров я получил письмо от Бомгарта. Довольно короткое
письмо, где он сообщал о кое-каких бумагах в вайсмановском наследии, из
которых следует, что еще задолго до смерти хозяин был не в своем уме:
Вайсман считал, что "они" знают о каждом его шаге и постараются уничтожить
его. Из записок было ясно, что речь шла не о людях, поэтому Бомгарт решил
не спешить с переговорами по поводу публикации наследия Вайсмана, а
дождаться моего возвращения.
Разумеется, я был озадачен и заинтригован. В своей работе с Райхом мы
добились кое-каких результатов - пора было поздравить друг друга и немного
расслабиться, поболтать о чем-нибудь отвлеченном, поэтому в тот вечер
разговор переключился на тему "сумасшествия" Вайсмана и его самоубийства.
Двое турецких коллег из Измира тоже присоединились к разговору, и один из
них сообщил любопытную вещь: оказывается, за последние десять лет в
сельских районах Турции увеличилось число самоубийств. Вот тебе и на! Я-то
думал, по крайней мере, деревенские жители имеют иммунитет против этого
вируса, неуклонно прогрессирующего в городах.
Затем второй гость, доктор Омир Фуад рассказал о проводимых в его
институте исследованиях - они изучают статистику самоубийств среди древних
египтян и хеттов. Так, на одной глиняной табличке, адресованной хеттскому
царю Арзаве, упоминается об эпидемии самоубийств во время правления царя
Мурсилиса Второго (1334-1306 до н. э.), так же говорится и о подобных
случаях в Хаттусасе, хеттской столице. Кроме того, на территории монастыря
в Эс-Сувейдо недавно обнаружен папирус Менето, и в нем тоже говорится о
суицидальной эпидемии во время правления Харемхаба и Сета Первого -
примерно в эти же годы 1350-1292 до н. э.
Его напарник доктор Мухамед Дарга, поклонник исторического
шарлатанства в шпенглеровской работе "Закат Европы"[13], настаивал на том,
что подобные эпидемии можно предугадать, зная возраст цивилизации и уровень
ее урбанизации. Потом он долго разворачивал пространные метафоры о
биологических клетках и их тенденции к "самоумерщвлению" именно тогда,
когда тело перестает получать стимуляцию со стороны окружающей среды.
Все это показалось мне чушью. Как тут можно сравнивать, если в 1350
году цивилизации хеттов было около 700 лет, а египетской, по меньшей мере,
вдвое больше. Да и вообще, у доктора Дарги была догматическая манера
подавать "факты", которая раздражала меня. Я начал горячиться - возможно,
не без влияния бренди - и потребовал от гостей настоящих фактов и цифр. Они
обещали их предоставить и, вынужденные возвращаться в Измир, покинули нас
довольно рано.
А мы с Райхом втянулись в спор, который и запомнился мне как начало
борьбы против паразитов сознания. Райх с его ясным научным интеллектом
быстро взвесил все за и против и предположил за Даргой не Бог весть какой
уровень беспристрастности ученого. Далее он сказал вот что:
- Обратимся к тем данным, которыми мы располагаем о нашей цивилизации.
Что говорят они, например, о самоубийстве? В 1960 году в Англии покончили с
собой 110 человек из миллиона жителей, а это вдвое больше, чем за сто лет
до этого. В 1970 число это удвоилось, а к 1980-му увеличилось в шесть
раз...
Поразительная память у Райха: казалось, он удерживает в ней всю
статистику века. Лично меня обычно мутит от цифр. Но в тот момент что-то
странное случилось со мной: я почувствовал внутри себя прикосновение
чего-то холодного, будто обнаружил слежку со стороны какого-то опасного
существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12