Его приятели-критики не без основания удивились бы, что он даже не упомянул о Лэндоре, и заподозрили бы, что его антипатия ослабевает. Они начали бы задавать вопросы – и обязательно нашелся бы чересчур любопытный тип, любящий повсюду совать свой нос, – тип, который сумел бы на них ответить.
В конце концов Фрэнклин решил, что единственно возможный выход – сохранять спокойствие. Он просто сообщит в своей колонке, что выставка открыта, и упомянет – без комментариев – пару полотен. Отсутствие какой-либо оценки само по себе будет оскорблением и не вызовет никаких язвительных замечаний в его адрес.
Тем не менее Фрэнклин продолжал беспокоиться. Проходя по Бонд-стрит, он повстречал одного из своих друзей. И когда тот улыбнулся, Фрэнклин не поручился бы, что улыбка была просто приветливой. Что стало известно этому человеку?
Когда два торговца картинами на ленче у Скотта, кивнув ему, тут же отвели глаза и сблизили головы, ему показалось, что он явственно слышит их перешептывания и сдержанное хихиканье.
Но до середины следующей недели никто даже не упоминал об этом неприятном эпизоде в галерее, и Фрэнклин уверил себя, что его страхи беспочвенны. Все кануло в прошлое. Его уверенность в себе, которую еще никому не удалось серьезно поколебать, была восстановлена.
К открытию выставки, устраиваемой молодыми абстракционистами, он стал уже прежним Фрэнклином Маршем. Его приглашали персонально и весьма настоятельно, хотя один из этих юнцов год назад довольно крикливо нападал на него в читательской колонке одного сомнительного журнальчика. Молодой человек, возможно, уже забыл об этом. Но Фрэнклин помнил. Он не изменил своих взглядов на это течение в живописи и рад был возможности в очередной раз высказать их.
– Дни подобной живописи сочтены, – разглагольствовал он, собрав возле себя небольшую аудиторию, состоящую в основном из женщин. Ему не потребовалось даже повышать голос для этого: он знал, что любая фраза в его устах звучит мелодично. Конечно, людям нравилось слушать его. Особенно женщинам.
Некоторые из его слушательниц, похоже, были поклонницами абстракционизма. Одна из них, со вкусом одетая, внимала Фрэнклину с немалым уважением. Вероятно, ей надоели лохматые юнцы в засаленных пуловерах и с траурной каймой под ногтями. Для того чтобы сделаться знатоком искусства, вовсе не обязательно жить в мансарде и неделями не мыться. Что до девиц; в подражание своим кумирам расхаживающих в свободных блузах и перепачканных джинсах, – Фрэнклин мог лишь надеяться, что когда-нибудь они все же усомнятся в тех истинах, которые эти юнцы пытались навязать им. Фрэнклин считал, что основная его обязанность – сеять сомнение.
– Вскоре, – продолжил он, – изобразительное искусство неизбежно вернется к своему естественному состоянию, и художники вспомнят о фундаментальных принципах живописи. Это легко… легко…
За спинами женщин он внезапно увидел Эрика Лэндора. Тот с показным вниманием ловил каждое его слово. Рот Лэндора кривился в многозначительной усмешке. Фрэнклин осекся.
– Мистер Марш, вы говорили…
– Говорил… да… говорят… – задумчиво повторил он.
Они ждали продолжения. Но тут был Лэндор. Он тоже стоял и ждал. И в его глазах крылась угроза, пугавшая Фрэнклина, дающая Лэндору тайную власть, которую невозможно было терпеть.
Он ушел с выставки так поспешно, насколько это позволяли приличия.
Увы, это было только начало. В первый раз Лэндор мог появиться случайно. Допустим, простое совпадение. Но не второй. И не третий. На каждом закрытом просмотре, каждой новой выставке, куда Фрэнклин неизменно приходил с записной книжкой в кармане и запасом знаний в голове, столь же неизменно присутствовал Эрик Лэндор. Как только Фрэнклин раскрывал рот, Лэндор стоял тут как тут, подкарауливая его с коварной улыбкой как будто ободряющей, но на самом деле язвительной.
При этом он не произносил ни слова. Но рани или поздно слово будет сказано. Слово, фраза или якобы невинная шутка, оброненная невзначай и подхваченная злопыхателями. Когда-нибудь, где-нибудь Фрэнклина прервут на полуслове взрывом хохота.
Речь Фрэнклина утратила присущую ей прежде бойкость. Теперь, когда интересовались его мнением, он неуверенно мямлил что-то, озираясь по сторонам, чтобы увериться в отсутствии Лэндора. Но даже когда он убеждался, что может говорить без опаски, то редко успевал войти в раж, прежде чем вездесущий художник оказывался поблизости.
Лэндор преследовал его в надежде лишить самообладания. Художнику не составляло труда узнавать, где Фрэнклин появится в следующий раз: известный критик обязан посещать открытия выставок. И Лэндор с леностью продолжал молчаливую травлю.
Следовало что-то предпринять. Недостаточно было просто страдать и надеяться, что преследование прекратится само собой. Нужно положить этому конец – и как можно скорее.
Ибо надвигался юбилейный вечер Лондонского Совета меценатов, и он обещал стать столь значительным со бытием в жизни Фрэнклина, ибо его пригласили выступить на обеде, знаменующем пятидесятую годовщину основания Совета.
Вокруг этого банкета разгорелись страсти. Многие претендовали на место за праздничным столом – даже те художники и торговцы живописью, которые довольно презрительно отзывались о деятельности Совета и считали, что деньги следует тратить на современников, а не на то, чтобы спасти от продажи за границу работы давно умерших мастеров.
Фрэнклин был уверен, что покорит слушателей. После отменного обеда, разгоряченные превосходным вином, они как раз придут в подходящее настроение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46