Краем глаза я заметил, что человек
слева все еще что-то кричит, но он меня уже не волновал. Я спешил к
Джанет...
Но я не добежал до нее.
Сознание мое отключилось мгновенно, и я даже не почувствовал, как
коснулся земли.

2. В МИДВИЧЕ ВСЕ СПОКОЙНО
Как я уже говорил, 26-го в Мидвиче все было спокойно. Я очень
внимательно изучал обстоятельства дела, и могу сказать практически о
каждом, где он находился и что делал тем вечером.
Постояльцы "Косы и Камня", например, уже разошлись по своим номерам.
Несколько молодых людей уехали в Трейн в кино - в основном те же, что и в
прошлый понедельник. На почте мисс Огл мирно вязала около коммутатора, как
всегда, предпочитая радиопередачам чужие телефонные разговоры. Мистер
Таппер, который служил раньше садовником, а потом выиграл баснословные
деньги в футбольный тотализатор, пребывал в дурном настроении из-за своего
телевизора, у которого снова отказал красный цвет, и ругался при этом так,
что его жена не выдержала и ушла спать. В одной или двух лабораториях,
переведенных на Ферму, все еще горел свет, но и в этом не было ничего
странного - некоторые ученые частенько засиживались за своими
таинственными экспериментами до поздней ночи.
Жизнь текла как обычно, хотя даже самый рядовой день для кого-то
может быть особенным. Например, как я уже говорил, 26-е - день моего
рождения, поэтому наш коттедж был закрыт и не освещен. А в поместье Кайл
именно в этот день мисс Феррелин Зеллаби заявила мистеру Алану Хьюзу, в то
время лейтенанту, что пора бы по-дружески сообщить ее отцу об их помолвке.
После некоторых колебаний Алан позволил провести себя в кабинет
Гордона Зеллаби, чтобы посвятить старого джентльмена в суть дела.
Хозяин поместья удобно расположился в большом кресле, закрыв глаза и
склонив вправо изящную седую голову, так что на первый взгляд могло
показаться, что он спит, убаюканный прекрасной музыкой, наполняющей
комнату. Но впечатление оказалось обманчивым - не говоря ни слова и не
открывая глаз, Гордон Зеллаби указал левой рукой на другое кресло и
приложил палец к губам, требуя тишины.
Алан на цыпочках прошел к указанному креслу и сел. Последовала пауза,
в течение которой все заготовленные слова вылетели у него из головы, и
следующие десять минут Алан изучал обстановку комнаты.
Одну стену от пола до потолка занимали книжные полки, а вдоль других
стен стояли шкафы с книгами, так что место оставалось лишь для больших
окон, входной двери, камина, в котором горел приятный, хотя и не столь уж
необходимый, огонь, и проигрывателя. Один из застекленных шкафов был
отведен под издания трудов самого Зеллаби, в том числе и на других языках;
на нижней полке было оставлено место для новых поступлений.
Над шкафом висел набросок красным мелом, изображавший красивого
молодого человека, в котором, несмотря на прошедшие сорок лет, все еще
легко было узнать Гордона Зеллаби. На другом шкафу стояла бронзовая
статуэтка, в которой было увековечено впечатление, произведенное им на
Эпстайна [Эпстайн, Джейкоб (Jacob Epstein, 1880-1959) - выдающийся
американский скульптор; с 1905 г. жил в Лондоне и Париже] примерно
двадцатью пятью годами позже. На стенах висело несколько портретов
знаменитостей с автографами. Место над камином и возле него было отведено
для семейных реликвий. Вместе с портретами отца, матери, брата и двух
сестер, там имелись изображения Феррелин и ее матери (миссис Зеллаби номер
два), а также сводных брата и сестры Феррелин и их матери (миссис Зеллаби
номер один).
Портрет Антеи (нынешней миссис Зеллаби, номер три) стоял на главном
предмете в комнате - большом, обитом кожей, письменном столе, за которым
Зеллаби создавал свои труды.
Разглядывая книги, Алан подумал о том, не выбрал ли он слишком
неподходящее время для визита - судя по всему, именно сейчас Зеллаби
вынашивал замысел очередного произведения, чем и объяснялась его некоторая
рассеянность.
"О, он всегда такой, когда что-то обдумывает, - объясняла Феррелин. -
Он словно отключается. Иной раз уйдет на прогулку и забредет так далеко,
что сам не может понять, где находится, и звонит нам, чтобы приехали за
ним на машине... ну и так далее. Немного утомительно, но все приходит в
норму, как только он начинает писать. Тогда надо только следить, чтобы он
вовремя поел и все такое".
Обстановку комнаты - удобные кресла, приятное освещение, толстый
ковер - Алан воспринял как практическое воплощение взглядов ее хозяина на
безмятежную жизнь. Он вспомнил, что в книге "Пока мы живы" - единственной
книге Зеллаби, которую он читал, - автор расценивал и аскетизм, и
неумеренность как проявления неприспособленности к жизни. Алан помнил, что
книга была интересная, но довольно мрачная; автор не слишком полагался на
то, что новые поколения, как правило, и динамичнее, и дальновиднее своих
предков.
Наконец музыка стихла. Зеллаби, нажав кнопку в подлокотнике кресла,
выключил проигрыватель, открыл глаза и взглянул на Алана.
- Надеюсь, вы меня извините, - сказал он. - Мне кажется, что музыку
Баха нельзя прерывать. Кроме того, - добавил он, поглядев на
проигрыватель, - мы никак не можем окончательно привыкнуть к этим
новшествам. Становится ли искусство музыканта менее достойным уважения
оттого лишь, что он не каждый раз исполняет свою музыку сам? Что есть
вежливость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72