Даже с теми, что не летают, совладать нелегко, можешь мне поверить.
За большим черным дракончиком сгрудились штук шесть зеленых, поменьше. Красно-желтый вышагивал в одном углу. Два сине-зеленых и один красный спали, прижавшись друг к другу.
Думери отметил, что крылья перебиты у всех.
— Значит, драконы действительно могут летать.
— Да, конечно, — кивнул Кеншер. — Большинство может. У некоторых крылья атрофированы или недоразвиты, но остальные могут летать. Во всяком случае, когда они молодые.
— А есть среди них огнедышащие?
Кеншер скривился.
— Здесь нет. Есть и такие драконы, во время войны их тут выращивали, но кровь у них точно такая же, что и у обычных драконов, они были не нужны, поэтому кто-то из моих прапрапрадедушек их уничтожил. Слишком уж опасные твари. Моим предкам приходилось надевать броню, чтобы подойти к их клеткам, да и то кое-кого они поджарили. Иной раз у нас рождается огнедышащий дракон, этот наследственный признак никуда не делся, но таких мы уничтожаем сразу же.
— Значит, эти, — Думери указал на дракончиков, — огнем не дышат?
— Нет. Мы выясняем это быстро. У них из пасти начинают лететь искры.
— Понятно. — Думери отступил на шаг.
— Пошли посмотрим на годовалых драконов, — позвал его Кеншер.
Думери последовал за ним, обходя площадку для птенцов справа.
Следующая площадка была в несколько раз больше. Думери даже не стал прикидывать ее размеры. Сетку заменила кованая металлическая решетка. За ней Думери увидел четырех драконов, двух зеленых, двух золотисто-желтых, каждый длиной от десяти до двенадцати футов. Из клетки шел сильный неприятный запах. Думери даже захотелось зажать нос. Он заметил в углу кучу дерьма, от которого и шла вонь.
Все четыре дракона сгрудились вокруг остатков теленка. Один искоса глянул на людей, а затем продолжил трапезу.
Все драконы были с перебитыми крыльями.
— Им всего по году? — изумился Думери, с почтением поглядывая на когти — каждый длиннее, чем его пальцы.
— Совершенно верно.
Думери заметил, как поднялось золотистое крыло.
— А крылья не заживают?
— Разумеется, заживают, — подтвердил его догадку Кеншер. — Поэтому нам приходится ломать их каждый год.
— И вы ломаете?
— Конечно. Посмотри на этих красавцев по четыре сотни фунтов. Мы не можем вырвать им когти и зубы, потому что тогда они не смогут есть. Но уж летать мы им не даем.
Зеленый дракон поднял окровавленную морду с куском мяса в пасти. Думери содрогнулся.
— И правильно делаете.
Экскурсия продолжалась. Они миновали еще две площадки с годовалыми драконами, затем дюжину громадных клеток для более зрелых чудовищ длиной от двенадцати до двадцати, а то и больше футов. Все злобно смотрели на людей, иной раз возмущенно ревели, и Думери приходилось затыкать уши, чтобы не оглохнуть.
Все площадки окружала мощная изгородь. Кеншер заметил, что Думери то и дело поглядывает на нее.
— Иногда они выбираются из клеток, — пояснил он. — Мы не знаем, как им это удается, но такое случается. Драконы — хитрые и ловкие твари. Наружная изгородь их останавливает.
— А бывало, что они вырывались на свободу? — спросил Думери.
— Да, — с неохотой признал Кеншер.
Думери посмотрел на леса, лежащие ниже плато.
— Значит, там могут водиться дикие драконы?
— Наверное. Впрочем, я не уверен, что они выживали. Все-таки они не привыкли охотиться, еду приносили им в клетки, дичи в здешних краях немного, а летать они не могут. Скорее всего они передохли от голода.
Думери, однако, слова Кеншера не успокоили. Он вспомнил, как шел по лесу в одиночестве, беззащитный, даже не подозревая о том, что его может съесть голодный дикий дракон.
Наконец они пришли на бойню, где Думери вытаращился на переплетение громадных цепей и мощных балок, предназначенных для того, чтобы держать драконов, когда им перерезают горло и сцеживают кровь.
— Обычно мы забиваем их в шесть или семь месяцев, — говорил Кеншер. — От них и получаем всю кровь. К тому времени мы уже знаем, кого оставить на развод, а от остальных избавляемся. От больных, злобных, тех, кто нам чем-то не понравился. Оставшихся мы держим до четырех или пяти лет, а потом тоже забиваем. Здоровый дракон в этом возрасте достигает восемнадцати или двадцати футов, а весит тонну. Потом рост замедляется, но мы не рискуем оставлять их в живых, потому что они становятся очень опасны. Они не только прибавляют в габаритах, но и умнеют. Птенец не умнее котенка, у годовалого дракона ума, как у волка, но пяти-или шестилетний дракон умнее всех животных, за исключением человека. Самый умный из них в восемь лет может заговорить, а вот этого мы допустить не можем.
— Почему? — удивился Думери. Кеншер замялся.
— Ну... потому что... если он может говорить, значит, он уже не животное, мальчик, так что убивать его негоже. — Он нахмурился. — Так что приходится забивать тех, кто еще может приносить потомство.
Думери задумался над его словами:
— Почему умение говорить превращает дракона в разумное существо, равное человеку? Он все равно остается драконом.
Но он понимал, что имел в виду Кеншер. Если ты с кем-то ведешь разговор, значит, это не животное.
Но если негоже убивать говорящего дракона, хорошо ли убивать тех, кто еще не научился говорить? Не равносильно ли это убийству человеческого младенца? Наверное, да. Он слышал истории о женщинах, которые убивали только что родившихся нежеланных детей.
Думери гнал от себя эти мысли.
И все же, если драконов убивали, когда они были не умеющими разговаривать младенцами...
— Когда они могут откладывать яйца? — спросил он.
— Они могли бы спариваться в год, если б мы им позволили, — ответил Кеншер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67