– И вообще мне кажется, – сказала она, – что мы слишком легко приняли ее к себе. Откуда мы знаем, что она собой представляет? Там, внизу, она могла быть кем угодно. Может быть, у нее были основательные причины выйти на сушу…
– Дорогая моя! – воскликнула миссис Бантинг. – Разве это милосердно с вашей стороны?
– Какую жизнь они там ведут?
– Если бы она не вела там приличную жизнь, она не могла бы так прилично держаться здесь.
– И к тому же – явиться сюда!.. Без всякого приглашения…
– Теперь я ее уже пригласила, – мягко сказала миссис Бантинг.
– У вас не было другого выхода. Я только надеюсь, что ваша доброта…
– Это не доброта, – возразила миссис Бантинг. – Это долг. Даже будь она и наполовину не так обаятельна… Вы, кажется, забываете, – она понизила голос, – зачем она пришла к нам.
– Хотела бы я это знать.
– В наши дни, когда повсюду такой разгул материализма и такое падение нравов, когда каждый, у кого есть душа, как будто старается ее лишиться, – в такое время встретить кого-то, у кого нет души и кто пытается ее обрести…
– А она пытается?
– Мистер Фландж ходит сюда два раза в неделю. Он приходил бы и чаще, вы же знаете, если бы не был так занят на конфирмациях.
– А когда приходит, пользуется всяким удобным случаем, чтобы дотронуться до ее руки, и говорит так тихо, как только может, а она сидит и улыбается – чуть ли не смеется над его словами.
– Потому что он должен найти путь к ее сердцу. Разве не обязан мистер Фландж сделать все возможное, чтобы представить религию в привлекательном виде?
– Я не верю, что она надеется обрести душу. Я не верю, что ей вообще понадобилась душа.
Эделин повернулась к двери, как будто считая разговор оконченным. С лица миссис Бантинг уже не сходил яркий румянец. Она вырастила сына и двух дочерей, низвела мужа до такого положения, когда единственным доступным ему восклицанием стало: «Дорогая моя, откуда же я знал?» – и когда возникала необходимость проявить твердость, пусть даже по отношению к Эделин Глендауэр, она могла проявить ее не хуже любого другого.
– Дорогая моя, – начала она спокойно, но твердо, – я уверена, что в отношении мисс Уотерс вы ошибаетесь. Может быть, она и легкомысленна – на первый взгляд, во всяком случае. Может быть, она немного насмешлива и любит пошутить. Можно по-разному смотреть на вещи. Но я убеждена, что в глубине души она так же серьезна, как… как кто угодно. Вы чересчур спешите ее осуждать. Я убеждена, что если бы вы знали ее лучше – как я, например…
Миссис Бантинг сделала красноречивую паузу.
На щеках мисс Глендауэр появились два розовых пятнышка. Держась за ручку двери, она обернулась.
– Во всяком случае, – сказала она, – и Гарри, я уверена, согласится со мной – она ничем не сможет помочь нашему Делу. Нам предстоит большая работа, и не только вульгарная агитация. Нам нужно развивать и распространять новые идеи. У Гарри есть свои взгляды, новые взгляды, грандиозные взгляды. Мы хотим вложить в эту работу все свои силы. Особенно сейчас. А ее присутствие…
Она на мгновение умолкла.
– Она отвлекает. Она уводит в сторону. Она все выворачивает наизнанку. Она умеет привлекать к себе всеобщее внимание. Она разрушает жизненные ценности. Она не дает мне сосредоточиться, она не даст сосредоточиться Гарри…
– Я думаю, дорогая моя, что вы могли бы немного доверять моему суждению, – сказала миссис Бантинг и остановилась.
Мисс Глендауэр раскрыла рот, но тут же закрыла его, не произнеся ни слова. Ясно было, что разговор окончен. После этого могло быть сказано лишь то, о чем впоследствии пришлось бы пожалеть.
Дверь открылась и закрылась, и миссис Бантинг осталась одна.
Час спустя все они встретились за обеденным столом, и Эделин была с Морской Дамой и миссис Бантинг учтива и внимательна, как и подобает серьезной и развитой молодой даме. А все слова и действия миссис Бантинг были направлены на то, чтобы, как принято говорить, с бесконечным так-том – то есть на самом деле с таким избытком такта, что это становится даже обременительно, – выставить напоказ наиболее яркие стороны натуры Морской Дамы. Мистер Бантинг был необычно разговорчив и рассказывал всем о замечательном проекте, о котором только что слышал, – срезать заросший кустарником и бурьяном склон Лугов и построить на его месте Зимний Сад, представляющий собой нечто среднее между винным погребом и Хрустальным Дворцом, – превосходная мысль, по его мнению. (Хрустальный Дворец – грандиозный выставочный павильон из стекла и чугуна, построенный в 1851 г, в Лондоне для первой международной промышленной выставки; сгорел в 1936 г.).

II

Теперь настало время дать вам некоторое представление о Чаттерисе, которого здесь ждали с таким нетерпением и который в повествовании моего троюродного брата Мелвила, несмотря на свое позднее появление, в действительности является главным действующим лицом сухопутного происхождения.
Случилось так, что в свои университетские годы я довольно часто виделся с Чаттерисом, да и впоследствии время от времени с ним встречался. В университете он блистал, поскольку одевался по моде, но без вульгарности, и притом был умен. С самой ранней молодости он был необыкновенно хорош собой и, ни в какой мере не будучи пошлым мотом, отличался изрядной экстравагантностью. На последнем курсе у него случилась какая-то история, которую постарались не предавать огласке – что-то касающееся не то девушки, не то женщины из Лондона, – однако родственники все уладили, и его дядя, граф Бичкрофт, уплатил за него часть долгов. Не все – поскольку этому семейству, не в пример другим, чужды сентиментальные эксцессы, – но достаточно, чтобы он снова получил возможность жить в свое удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45